Boris Kasatkin
31.10.2002, 18:37
В старые добрые времена средневековья, когда более девяноста процентов населения составляли крестьяне и быт был прост и незатейлив, разница между людьми была минимальна - читать почти никто не умел, а если и читали, то в основном Библию; череда событий заполнявших жизнь находилась в тесной зависимости от природных циклов и ими определялась, но главное было в том, что всё общество сверху донизу было крепко сцементировано христианской религией и церковью, а всё это вместе взятое заставляло ориентироваться на коллективные ценности, и делало индивидуализм явлением редким и маргинальным.
Но ничто не стоит на месте, и известная цепь событий от немецкой реформации до французской революции разрушили старый традиционный порядок, похоронив вместе с ним и многовековую ориентацию на коллективные ценности, делавшие жизнь такой размеренной и предсказуемой. Людские судьбы стали разниться в зависимости от полученного образования, места жительства, принятых наркотиков, прочитанных газет, пережитых событий и прочих житейских факторов. По причинам, углубление в которые грозило бы сильно затянуть полёт, ко времени начала Второй мировой войны количество этих факторов в расчёте на душу населения в Германии было значительно больше, чем в других странах, а значит, и проблема поиска иголки в стоге сена была знакома немцам лучше, чем кому бы то ни было. Именно потому и громила небольшая немецкая армия своих более многочисленных, а иногда и лучше вооружённых противников, что всегда умела создать ту форму организации, которая в наибольшей степени отвечала требованию момента, будь то применения пары самолётов в истребительной авиации, создание танковых дивизий и корпусов или тактика «блицкрига».
Вообще, завершал Вефинг своё «эссе на лету», немецкие армия и военная промышленность, являются точным слепком всей немецкой культуры. Ни один другой европейский народ не может похвастаться таким ярким созвездием гениальных музыкантов, философов и литераторов. Мистика - Экхард, Бёме. Философия- Кант, Гегель, Фихте, Шопенгауэр, Ницше. Литература - Шиллер, Гёте, Гейне. Музыка - Бах, Моцарт, Бетховен. Как немцу Вефингу было чем гордиться. В любой из областей европейской культуры немцам принадлежит бесспорное лидерство. Точно такая же картина наблюдается теперь и в области военных технологий. Немецкие подводные лодки являются лучшими в мире, то же самое можно сказать и о немецких танках «Пантера» и «Тигр», а немецкие реактивные самолёты вообще не имеют аналогов.
Однако эта способность захватывать лидерство сразу во всех областях сослужила Германии в конечном итоге плохую службу. Военная экономика, выдав армии лучшие образцы вооружений, оказалась не в состоянии обеспечить её достаточным количеством этого вооружения. Погнавшись за всеми зайцами сразу, и выбрав качество в ущерб количеству, немцы оказались на голодном пайке. И это безусловно является причиной того, подумал Вефинг, что после пяти лет войны я со своей эскадрильей с трудом сдерживаю атаки русских над Берлином, а не расстреливаю последних янки над Гудзоном.
Кстати, о янки. Их военная концепция импонировала Вефингу своей гениальной простотой и эффективностью. Не поддавшись соблазну быть первыми везде и сразу, они стали усиленно развивать только одну область своих вооружений - стратегические бомбардировщики и истребители сопровождения, достигнув в этой области полного превосходства над противником, причём как в качественном, так и в количественном отношении. Грубо говоря, стратегия американцев сводилась к тому, что несколько тысяч бомбардировщиков прилетали и делали «ровно» на месте предполагаемого прорыва своей армии, после чего на расчищенную поляну и вступали доблестные американские войска. В это время вторая группа бомбардировщиков поднимала настроение в глубоком тылу противника, уничтожая военные заводы, города и зазевавшееся мирное население. В этих условиях вопрос о тактико-технических преимуществах немецкой «Пантеры» над американским «Шерманом» становился интересным только будущим историкам, а вся немецкая военная экономика со всеми выдающимися достижениями и остатки немецкой культуры были просто большой мишенью для изобретателей «Кока-Колы».
Впрочем, в начале войны все эти достоинства немецкого мышления, превратившиеся потом в недостатки, были ещё не так очевидны, а техническое и тактическое преимущество немцев на восточном фронте не вызывало у Вефинга в начале войны никаких сомнений. Несколько позднее сомнения у Вефинга стал вызывать сам факт преимущества более сложной техники и организации над более простой. Захватив первые советские аэродромы и ознакомившись с их оборудованием, немцы были сначала удивлены его примитивностью, а потом тем, насколько это примитивное оборудование лучше подходит к условиям восточного фронта (особенно зимним), чем их собственное.
Но настоящий удар нанёс по мировоззрению Петера Вефинга один воздушный бой, после которого он долго не мог прийти в себя. Дело было весной 1942 года. Вефинг преследовал одиночный И-16, и зная о преимуществе своего Bf-109F2 в скорости, предвкушал скорую победу. Однако неожиданно, круто развернувшись буквально на пятачке, И-16 перешёл в лобовую атаку. Дистанция между самолётами стремительно сокращалась, и прежде чем Вефинг успел что-то предпринять, пулемётная очередь прошила левую плоскость его самолёта, а И-16, круто взмыв вверх, исчез в облаках. Верный «фридрих» перестал быть управляемым, и Вефингу пришлось покинуть самолёт с парашютом. К счастью, Вефинг благополучно приземлился в расположении своих войск, и залп русских пулемётов, который при определённом стечении обстоятельств мог стать пропуском к полётам совсем иного рода, стал всего лишь толчком к очередному потоку серых мыслей.
А повод для серых мыслей был. Дело было даже не в том, что его сбили - такое случалось с ним и раньше, а в том, что в момент атаки Вефингу удалось на несколько секунд увидеть искаженное гримасой ярости лицо своего противника. Эти несколько секунд Вефинг запомнил на всю жизнь. В лице русского пилота он увидел столько безграничной ненависти и желания любой ценой уничтожить своего противника, столько степной, какой-то древней силы, не задетой ещё разлагающим влиянием цивилизации, что весь немецкий рационализм и расчётливость со всеми организационными и техническими преимуществами показались Вефингу пачкой макулатуры, которой пытаются убить мамонта. У Вефинга не было никакого сомнения в том, что, если бы у этого варвара кончились патроны, он, ни на секунду не задумавшись, пошёл бы на таран, пожертвовав своей жизнью ради уничтожения немецкого самолёта. До сих пор Вефинг был уверен в превосходстве немецкой армии и своём собственном превосходстве над русскими, но, вспоминая лицо пилота И-16, Вефинг думал о том, что немцы столкнулись в России с нечто таким, что не укладывалось в узкие рамки тактико-технических характеристик самолётов, приёмов воздушного боя и количества налётанных часов.
В ночь после боя Вефинг плохо спал. Ему снился русский пилот в валенках и в ушанке, который летал на метле-пушке тридцатитрёхмиллимитрового калибра, стреляющей как вперёд, так и назад, вследствие чего попытка зайти в хвост диковинному аппарату закончилась для Вефинга прямым попаданием бронебойного снаряда в двигатель и неприятным пробуждением.
Но ничто не стоит на месте, и известная цепь событий от немецкой реформации до французской революции разрушили старый традиционный порядок, похоронив вместе с ним и многовековую ориентацию на коллективные ценности, делавшие жизнь такой размеренной и предсказуемой. Людские судьбы стали разниться в зависимости от полученного образования, места жительства, принятых наркотиков, прочитанных газет, пережитых событий и прочих житейских факторов. По причинам, углубление в которые грозило бы сильно затянуть полёт, ко времени начала Второй мировой войны количество этих факторов в расчёте на душу населения в Германии было значительно больше, чем в других странах, а значит, и проблема поиска иголки в стоге сена была знакома немцам лучше, чем кому бы то ни было. Именно потому и громила небольшая немецкая армия своих более многочисленных, а иногда и лучше вооружённых противников, что всегда умела создать ту форму организации, которая в наибольшей степени отвечала требованию момента, будь то применения пары самолётов в истребительной авиации, создание танковых дивизий и корпусов или тактика «блицкрига».
Вообще, завершал Вефинг своё «эссе на лету», немецкие армия и военная промышленность, являются точным слепком всей немецкой культуры. Ни один другой европейский народ не может похвастаться таким ярким созвездием гениальных музыкантов, философов и литераторов. Мистика - Экхард, Бёме. Философия- Кант, Гегель, Фихте, Шопенгауэр, Ницше. Литература - Шиллер, Гёте, Гейне. Музыка - Бах, Моцарт, Бетховен. Как немцу Вефингу было чем гордиться. В любой из областей европейской культуры немцам принадлежит бесспорное лидерство. Точно такая же картина наблюдается теперь и в области военных технологий. Немецкие подводные лодки являются лучшими в мире, то же самое можно сказать и о немецких танках «Пантера» и «Тигр», а немецкие реактивные самолёты вообще не имеют аналогов.
Однако эта способность захватывать лидерство сразу во всех областях сослужила Германии в конечном итоге плохую службу. Военная экономика, выдав армии лучшие образцы вооружений, оказалась не в состоянии обеспечить её достаточным количеством этого вооружения. Погнавшись за всеми зайцами сразу, и выбрав качество в ущерб количеству, немцы оказались на голодном пайке. И это безусловно является причиной того, подумал Вефинг, что после пяти лет войны я со своей эскадрильей с трудом сдерживаю атаки русских над Берлином, а не расстреливаю последних янки над Гудзоном.
Кстати, о янки. Их военная концепция импонировала Вефингу своей гениальной простотой и эффективностью. Не поддавшись соблазну быть первыми везде и сразу, они стали усиленно развивать только одну область своих вооружений - стратегические бомбардировщики и истребители сопровождения, достигнув в этой области полного превосходства над противником, причём как в качественном, так и в количественном отношении. Грубо говоря, стратегия американцев сводилась к тому, что несколько тысяч бомбардировщиков прилетали и делали «ровно» на месте предполагаемого прорыва своей армии, после чего на расчищенную поляну и вступали доблестные американские войска. В это время вторая группа бомбардировщиков поднимала настроение в глубоком тылу противника, уничтожая военные заводы, города и зазевавшееся мирное население. В этих условиях вопрос о тактико-технических преимуществах немецкой «Пантеры» над американским «Шерманом» становился интересным только будущим историкам, а вся немецкая военная экономика со всеми выдающимися достижениями и остатки немецкой культуры были просто большой мишенью для изобретателей «Кока-Колы».
Впрочем, в начале войны все эти достоинства немецкого мышления, превратившиеся потом в недостатки, были ещё не так очевидны, а техническое и тактическое преимущество немцев на восточном фронте не вызывало у Вефинга в начале войны никаких сомнений. Несколько позднее сомнения у Вефинга стал вызывать сам факт преимущества более сложной техники и организации над более простой. Захватив первые советские аэродромы и ознакомившись с их оборудованием, немцы были сначала удивлены его примитивностью, а потом тем, насколько это примитивное оборудование лучше подходит к условиям восточного фронта (особенно зимним), чем их собственное.
Но настоящий удар нанёс по мировоззрению Петера Вефинга один воздушный бой, после которого он долго не мог прийти в себя. Дело было весной 1942 года. Вефинг преследовал одиночный И-16, и зная о преимуществе своего Bf-109F2 в скорости, предвкушал скорую победу. Однако неожиданно, круто развернувшись буквально на пятачке, И-16 перешёл в лобовую атаку. Дистанция между самолётами стремительно сокращалась, и прежде чем Вефинг успел что-то предпринять, пулемётная очередь прошила левую плоскость его самолёта, а И-16, круто взмыв вверх, исчез в облаках. Верный «фридрих» перестал быть управляемым, и Вефингу пришлось покинуть самолёт с парашютом. К счастью, Вефинг благополучно приземлился в расположении своих войск, и залп русских пулемётов, который при определённом стечении обстоятельств мог стать пропуском к полётам совсем иного рода, стал всего лишь толчком к очередному потоку серых мыслей.
А повод для серых мыслей был. Дело было даже не в том, что его сбили - такое случалось с ним и раньше, а в том, что в момент атаки Вефингу удалось на несколько секунд увидеть искаженное гримасой ярости лицо своего противника. Эти несколько секунд Вефинг запомнил на всю жизнь. В лице русского пилота он увидел столько безграничной ненависти и желания любой ценой уничтожить своего противника, столько степной, какой-то древней силы, не задетой ещё разлагающим влиянием цивилизации, что весь немецкий рационализм и расчётливость со всеми организационными и техническими преимуществами показались Вефингу пачкой макулатуры, которой пытаются убить мамонта. У Вефинга не было никакого сомнения в том, что, если бы у этого варвара кончились патроны, он, ни на секунду не задумавшись, пошёл бы на таран, пожертвовав своей жизнью ради уничтожения немецкого самолёта. До сих пор Вефинг был уверен в превосходстве немецкой армии и своём собственном превосходстве над русскими, но, вспоминая лицо пилота И-16, Вефинг думал о том, что немцы столкнулись в России с нечто таким, что не укладывалось в узкие рамки тактико-технических характеристик самолётов, приёмов воздушного боя и количества налётанных часов.
В ночь после боя Вефинг плохо спал. Ему снился русский пилот в валенках и в ушанке, который летал на метле-пушке тридцатитрёхмиллимитрового калибра, стреляющей как вперёд, так и назад, вследствие чего попытка зайти в хвост диковинному аппарату закончилась для Вефинга прямым попаданием бронебойного снаряда в двигатель и неприятным пробуждением.