Военная история про Черного Ежа
Военная история про Черного Ежа (ударение на первый слог)
------------------------------------
Было это в 1944, во время боев в Западной Белоруссии. Наши шли через болота, мостили гати, по ним шли танки. А разведгруппы всех уровней, от батальонного до армейского, шли впереди, по немецким тылам, наводили авиацию, сообщали, куда немцы резервы перебрасывают, налаживали связь и взаимодействие с партизанами.
Вот такой группой я и командовал. Только были мы не местные, армейские а... Ну, в общем, что тебе объяснять, сейчас такими делами спецнах ГРУ занимается. Было нас семеро, я, Изя-переводчик, студент бывший (парень лютый - у него вся семья в Ленинграде погибла); радист наш, Марат, казах из МГУ; Сема-взрывник, парень золотые руки и поганый язык - так человек ругался, мне и не поворить. Пятым был Василь, из местных, припятских. его раненого на Большую землю переправили, а после выздоровления он к нам прибился. А еще были у нас два поляка - Ежи и Збышек. Из тех, что в 39-м в плен попали. Настоящие польские офицеры - гордые, смелые и дурные немного. Ну, в сибири им дурость повыбили и гордость пообтесали - стали ребята ничего. Нас особенно не любили, но зато немцев ненавидели - жуть, потому положиться на них можно было всегда. Их к нам из армии Людовой прикомандировали, на случай, если мы до границы дойдем. Трений с ними не было, но и единства такого, как со своими - тоже. Долг исполняли, если надо, любого из них можно было оставить отход прикрывать, но вот такого, чтобы душевность была - ну никак. Со своими-то я без слов мог, мы друг друга чувствовали. Как никак, с весны 43-го вместе были, судьба нас хранила. А вот с поляками... Ну, зато дело знали.
Вооружены мы были немецким оружием, у всех МП-40, их сейчас шмайсерами называют. У Марата был маузер девяносто восьмой,с оптикой и брамитом под него переделанным, у Семы - МГ-34. Зверь машина, хоть и тяжелая. Он-то сам мелкий был, но на себе и пулемет пер, и патроны, 3 ленты да еще 150 россыпью, да еще взрывчатку. Задание у нас было такое, что тебе знать не нужно, да и к сути дела оно не относится. В общем, забрались мы в самую глушь припятских болот. Место это гиблое, на десятки километров - вода, островки, дерева чахлые, иногда острова побольше. Зачем нам это нужно было - это до сих по вопрос из папки с очень серьезным грифом. Скажу только, что за эту операцию я получил Ленина, а ребята - Красное Знамя, кто уцелел. В общем, наконец мы свое дело сделали, хоть и сгинул в этих поганых местах наш Сема вместе со своим пулеметом. Плохой смертью человек умер, очень плохой. Да нас всех там приложило, Изя - тот левую руку выше локтя оставил, кабы не пенициллин, что нам для такого дела выдали - умер бы от заражения. А так шел с нами исключительно а силе воли. Марата причесало по голове, так что заикаться начал, только поляки невредимые. Ну везло им. Наконец добрались мы до твердой земли. Это, брат, трудно объяснить, что такое - после болота на твердую землю. Тут ведь даже спится по другому. Все же поганое место эти болота. И тут такое дело. Задание выполнено, о выполнении доложено. Да даже если бы не доложили - там бы поняли. Потому чтодела на фронте шли именно так, как нужно. Так вот, дело сделано, наступление идет. КОроче, скоро фронт откатится и нам прорываться к своим - без надобности, проще дня три подождать. Такое решение я и принял - будем ждять подхода своих, благо даже Изя, вроде бы не так плох - заражения нет, просто покой нужен. Разбили мы такой махонький лагерь - не лагерь, лежбище. Я даже, против всех правил, разрешил костерок запаливать ненадолго, ну, только дым через ветки пустить велел. Зато хоть горячего похлебали, Василь какую-то утку местную изловил, уж не знаю как, Изю бульоном напоили. Он хоть и рыбой воняет, но полезный, наваристый. На ночь поставил я Марата часовым, у него все равно от контузии бессонница, а заполночь его Ежи должен был сменить. Переночевали, вроде, нормально, никто нас тепленькими не взял. Вот только смотрю утром - Ежи смурнгой какой-то. Обычно они оба такие, знаешь, не веселые, но бодрые были, к тому же не ранены даже. А тут - как подменили. Не видел я, как они со Збышеком пошептались, да только к полудню уже и Збышек такой же. Как больной, сидит, автомат из рук не выпускает, а ближе к вечеру в сторону отошли, я за ними - мать честная, они на коленях стоят и вроде молятся. Я по польски не знаю, но "Матка боска" - это всякий поймет. Я к ним: вы чего, мол. Они в землю глядят и говорят: "То, мол, не ваше дело, пан ротмистр, не спрашивайте". Я, ясное дело, разозлился - как так, не мое, я ваш командир! МОлчат, ну не пытать же их. К ночи вижу - совсем мои ляхи места себе не находят, у Ежи и руки дрожат. Уже и ребята это заметили. Полезли с расспросами, хотя мы, разведка. народ не любопытный. Отнекиваются мои поляки, а потом вдруг попросились, чтобы под утро их обоих, вдвоем на часах оставили. Тут дело такое, ребята вроде совсем с глузду съехали, так на войне бывает. И не мое дело им мозги вправлять. Ладно, говорю, дежурьте, но сам решил к утру не спать, посмотреть, чего они так испугались. Да только хочешь верь, хочешь не верь, часа в три уснул как убитый. А ведь мог неделями не спать! Утром просыпаюсь - в лагере чуть не крик, ребята в голос говорят, а это для нашей профессии дело и вовсе невозможное, мы даже на Большой Земле по привычке в полголоса разговариваем. Что такое: тут ко мне Василь - Збышек пропал! Как пропал, говорю. Сам понимаешь, война идет, первая мысль - не сбежал ли, мало ли что, как потом перед особыми отчитываться? Там мужики - ух лютые, хватка мертвая. Нет, думаю, не мог Збышек. Не тот он. Другом не был, но не враг, это точно. А главное, Ежи сидит - как мертвый. Я такого лица никогда у людей не видел, да, надеюсь, и не увижу. Страшно это, когда здоровый мужик, 35 лет, все видел, огонь и воду прошел, а сидит и трясется, и от штанов дух нехороший. Разогнал я ребят по делам, сам к бочажку поляка отвел, постираться заставил. Ну, от работы он вроде в себя пришел. И вот что мне рассказал:
"Есть у нас в Польше, пан ротмистр, старый обычай. То не для всех, для шляхтичей, и не всяких, а воинских. Говорят, что все шляхтичи - рыцари. Лайно то, не слушайте, пан ротмистр. Рыцарей мало. Большей части - только водку пить, девок валять да жрать от пуза. Пся крев, из-за них польская слава загинула. Из-за них Польшу делили три раза. Но есть и настоящие, из тех, что в гусарах, да панцырных в старые времена были, что на порубежье стояли, рубились с татарами, шведами, да и вами, москалями. И не в обиду будет сказано, один наш гусар сотню ваших, бывало, разгонял, потому что ни смерти, ничего не боялся. Да только не просто так наши рыцари такими храбрыми становились. Со старых времен, еще от Завиши, а то и от Болеслава, был у шляхты обычай. Если хотел шляхтич стать настоящим рыцарем польским, шел он в полночь в лес, да искал там ежа. Еж, как человека увидит, в клубок сворачивался. Тут надлежало шляхтичу снять штаны, да помолившись Ченстоховой, с размаху на того ежа и сесть. Ежли раздавит - будет добрый рыцарь. Если нет - ну, может в другой раз счастья попытать. Даже поговорка есть: "Перша доблесть для жолнежа голым дупем забить ежа". И был при короле Казмире шляхтич Пшепомуцкий. Храбр был, богат, любили его женщины. Но не в радость ему это было, и червонцы не в радость. Желал он славы, за Речь Посполиту хотел биться, как никто до него. И пошел ночью в лес, искать ежа. Долго ходил - лес как вымер. Уж он совсем отчаялся, как вдруг слышит - фырчание. Возблагодарил он Ченстохову, подкрался, видит - еж. Да не простой, а при луне видно - черный совсем, а не серый, как всем честным ежам положено. Ну, снял шляхтич Пшепомуцкий штаны свои алого шелка и, не дрогнув, с размаху на ежа и прыгнул, тот и не пискнул. Поднялся Пшепомуцкий, раны, как сумел, перевязал, и только штаны надел - смотрит, стоит перед ним паненка красоты неописуемой. Упал ей в ножки шляхтич, спрашивает: "Что ты, ясновельможная панна, среди ночи в лесу одна делаешь, или заблудилась? Позволь тебя до дому довести, или пойдем со мной, у меня в Пшепомутах переночуешь". Страшно посмотрела на него панна, сверкнули алым очи, и говорит она тихим голосом: "Ты зачем, шляхтич Пшепомуцкий, ежа моего убил?" И пошел у шляхтича мороз по коже от этого голоса. А панна продолжает: "Будешь ты, шляхтич, славен подвигами, но за ежа моего, будет теперь жолнежам польским поруха. Попомните вы черного ежа!" И пропала. Еле добрался шляхтич до дому, а на другой день уже на Русь поехал. Много там сражался и с хлопами, и с татарми, и с вашими. Великую славу добыл. Но с той поры и впрямь стала поруха рыцарям. Тот тут, то там, бывало, пойдет шляхтич ежа искать - и не вернется. НЕчасто, но бывает. Говорят, встречают они в чаще Черного Ежа"
Тут помолчал Ежи, и говорит: "Прошлой ночью Збышек его видел. Мы с ним оба - древней, шляхетской крови. Оба, когда моложе были, своих ежей вбили. А вот теперь он за нами пришел. Ни москалю, ни полещуку, ни пану переводчику, бо он жид, ни татарину Марату еж не страшен. А вот Збышека забрал. Мы с ним рядом сидели, автоматы наготове держали. Вдруг напал на меня такой страх, что упал я ничком и встать не мог. А когда голову поднял - нет Збышека. Сегодня ночью он за мной придет".
