Алексей Печников "Оборотень"
ЭТА ИСТОРИЯ ПРОИЗОШЛА С ОДНИМ ИЗ СОВЕТСКИХ ЛЕТЧИКОВ В КОНЦЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ.
«НИЧЬЯ» ЗЕМЛЯ
Фашист или, правда, не заметил меня, или не захотел замечать. Он вынырнул прямо из-за солнца, круто набирая высоту. Метрах в пятидесяти от меня он завалился в вираж и ушел в сторону. Скорее всего гитлеровец, как и я, торопился домой. Я оглянулся на тающий в предутренней дымке силуэт «хейнкеля» и вздохнул. Пронесло...
Шел мокрый, ветреный февраль сорок пятого года. Старенькое, в заплатах крыло моего «кукурузника» медленно плыло над грязной, едва прикрытой снегом землей — над голыми садами, кособокими крестьянскими пашнями, брошенными хуторками с красными черепичными крышами. Даже дороги, на которых обычно еще теплилась жизнь, сейчас были пусты.
Под ударом наших войск гитлеровцы откатились к самой Познани, оставив между собой и передовыми советскими частями «ничью» землю. Как раз над ней я и летал каждую ночь бомбить переправы через реку Варту, приток Одера. Познань горела, пожары отражались в черной воде, и мне хорошо были видны понтонные мосты. По ним в давке двигались немецкие танки, повозки, пушки, пехота. От Познани открывалась прямая дорога на Берлин, и фашисты, естественно, собирались укрепиться на другом берегу, чтобы задержать наше наступление.
Пока советские танки пробирались по глинистым буроземам западной Польши, мы разрушали переправы и не давали гитлеровцам переходить на тот берег. Особенно годились для этой цели «кукурузники». С выключенными моторами они планировали к мосту и сбрасывали маленькие бомбы. Гитлеровцы в панике рассыпались по берегу, а тех, кого бомбежка заставала на переправе, взрывы сбрасывали в ледяную воду. Опомнившись, зенитчики открывали яростную стрельбу, но маленькие самолетики были уже далеко, потихоньку разворачивались и поодиночке возвращались домой.
...Я отбомбился и летел над «ничьей» землей обратно. Внизу промелькнул темный еловый лесок. Плотно друг к дружке прижались деревья. Я еще удивился, как это фашисты не спалили его или не вырубили. И вдруг на опушке увидел самолеты.
Они стояли совсем целехонькие. Так по крайней мере мне показалось сверху. Моторы были зачехлены, на крыльях виднелись белые кресты.
«Фашисты сюрприз нам приготовили, что ли?» — подумал я, присматриваясь, есть ли кто на аэродроме.
Но никого не было. Были только самолеты — «мессершмитты-410». Эти машины предназначались для борьбы с «летающими крепостями».
Двухмоторные, скоростные, вооруженные пулеметами и 53-миллиметровой пушкой, «мессершмитты-410», или «оборотни», как окрестили их конструкторы, считались последним словом немецкой боевой техники. Они здорово досаждали тяжелым бомбардировщикам союзников.
Я нанес на карту обнаруженный аэродром и скоро был дома. Остальные самолеты уже прилетели, командир полка поджидал только меня. Докладываю, что на обратном пути видел аэродром,
— Где он точнее?
— Вот здесь, у Беднар, — показал я свою карту.
— Странно! Разведка не знала об этом аэродроме.
— Может, самолеты стояли под маскировочными сетями, а сейчас кто-то эти сети снял.
— Возможно, — согласился командир полка. — Только подозрительно, что гитлеровцы оставили свои новейшие сверхсекретные самолеты. Могли же они их взорвать или в конце концов сжечь?
Вскоре из дивизии пришел приказ слетать еще раз, посмотреть, что за машины, откуда...
Вот и странный аэродром. Захожу на посадку. И вдруг — толчок. Шасси попали в канавку, не замеченную сверху, самолет встал на попа. Тем не менее я благополучно выбрался из кабины.
Вынув пистолет, я пошел к аэродромным баракам. Одна дверь была открыта и поскрипывала, качаясь на заржавелых петлях. Заглянул внутрь. Койки, смятые одеяла, разбросанные чемоданы и ранцы. На спинке высокого кресла остался даже френч с погонами флаг-майора. На столе валялись хлеб в целлофановой обертке и раскрытые консервные банки.
Я обошел все бараки и убедился, что фашисты не далее как вчера были здесь. Здорово же они торопились. Правда, фашисты всё же успели привести в негодность самолеты.
В обратный путь собрался было отправиться пешком. Но мне повезло: я нашел у дороги велосипед. На нем, вихляя восьмеркой, и прикатил ночью на свой аэродром.
Наше командование заинтересовалось новой моделью «мессершмитта». На другой день пришел приказ приготовить одну машину к перелету в Москву. На задание послали меня и механика Костю Шумского.
Мы выехали в Беднары на лошади. В большой брезентовой сумке позванивали инструменты и консервные банки — сухой паек. Еще мы прихватили пол-ящика патронов и два автомата: группами и в одиночку в окрестностях бродили недобитые фашисты.
Устроились мы в бараке, где жили немецкие летчики. Костя стащил сюда перины и одеяла, трофейное продовольствие, затопил камин. Скоро наше жилище приобрело вполне уютный вид. Потом мы поставили на ноги «кукурузник». Винт, к счастью, не поломался, погнулись только тяги клапанов. Но Костя их выпрямил, опробовал мотор — лететь можно. «Мессершмитты» же нуждались в более долгом ремонте. Костя остановился на одном, у которого была сломана приборная доска.
С Костей я воевал всю войну и не видел лучшего механика. На других машинах уже по третьему мотору стояло, а у меня старый был — так уж берег его Костя. Бывало, подойдет к моему самолету инженер полка, поковыряется в моторе, посмотрит на Костю снизу вверх, потому что рост
у Кости был около двух метров, и скажет: «Пожалуй, еще часов сто протянет?» — «Протянет», — ответит Костя. «Тогда, голубчик, пусть тянет. С матчастью у нас дело швах», — проговорит инженер и уйдет довольный, что есть такие, как Костя, кто понимает, что новых моторов в полк дают мало и летать надо на старых до последней возможности.
НАС ТРОЕ
Костя выскочил из лесу испуганный.
— Там кто-то ходит, — прошептал он, тараща серые с белыми ресницами глаза.
Я схватил автомат и бросился в чащу. Уже давно рассвело, но небо заволокло тучами, и было сумрачно, особенно в густом мокром ельнике. Я прислушался. Кто-то ходил, временами останавливаясь. Потом я увидел его. Это оказался старик в старой шляпе, куртке из зеленого шинельного сукна и в ботинках с обмотками. Он собирал хворост.
Я окликнул его. Тот выпрямился и от неожиданности выронил вязанку.
— Ты кто? — спросил я.
— Поляк, — ответил он, косясь на мой автомат. Старику было лет семьдесят. Белесые глаза его совсем выцвели, подбородок оброс жиденьким, как у птенца, пушком, губы подобрались в рот, морщины вкривь и вкось изрезали лицо.
— Где живешь? — спросил я, опуская автомат.
— Тут недалеко, в сторожке. Немцы всех выселили, только меня оставили. Я ухаживал за лесом.
— Куда ушли фашисты?
— Я не знаю. Мне запрещено подходить к аэродрому.
Я угостил его папиросой. Трясущимися пальцами он размял ее и засунул в щель рта.
— Русские уже пришли? — спросил лоляк.
— Пришли-то пришли, — я потоптался в нереши-тельносги, не зная, как объяснить наше появление.
Вдруг у меня появилась мысль использовать старика для разведки.
— У нас есть лошадь, ты поедешь в Беднары и узнаешь, далеко ли отсюда фашисты.
— Хорошо, пан. Я помогу вам во всем, — старик засуетился у вязанки, распутывая веревку.
Я рассказал поляку, что нам надо собрать один самолет и перегнать.
— О-о, это был ужасно секретный аэродром. Фашисты летали только ночью, — сообщил старик.
Появление поляка смутило Костю: надо же, кого испугался. Но вскоре он оправился, вытер руки паклей, поздоровался.
— Пан Збышек, — отрекомендовался поляк.
— Збышек понимает немецкий? — спросил Костя.
— Конечно, пан Костя.
— Вот это здорово! Я ни черта не смыслю в приборной доске. Какие-то надписи, а что они означают? Что такое, к примеру, «аусшальтен»?
— Вылончиць, — ответил старик.
— Выключить, — перевел я.
— Теперь понятно! — Костя бросился к кабине.
Так мы обрели помощника. Старик читал многочисленные надписи и переводил их на украинский, который немного знал, я же говорил Косте по-русски. Когда мы не нуждались в помощи поляка, тот запрягал нашего «одра» и уезжал на разведку.
Скоро старик настолько привык к нам, что окончательно поселился в аэродромном бараке — благо еды, и своей и трофейной, было предостаточно.
Мы уже перебрали один мотор и взялись за другой, когда случилась большая неприятность. Вечером, незадолго до темноты, прискакал Збышек, весь взмыленный.
— Гитлеровцы!
Произнес он это слово так, будто именно по его вине фашисты, опомнившись от первого удара, повернули обратно,
Лесом мы пробежали к дороге и упали у последних елей. По автостраде, рыча моторами, шли танки и тягачи. На их бортах был изображен белый круг с двумя молниеподобными буквами «СС» в центре. В такт толчкам качались в грузовиках стальные каски солдат. За тягачами, окутываясь жирными клубами дыма, ползли бронетранспортеры в желто-белых пятнах камуфляжа. Значит, в прорыв фашисты бросили эсэсовские части. Я покосился на Костю. Механик лежал за пнем и нервно жевал травинку.
— Что будем делать, старина?
— Вы останетесь сторожить у дороги, а я буду продолжать ремонт.
Что ж, возможно, он и прав. Фрицы могут и не сворачивать на аэродром. По дороге обратно я нашел дорожный указатель и на нем масляной краской вывел: «Ахтунг! Минен!» Указатель я поставил на развилке, воспользовавшись минутой, когда дорога была пуста.
Прошла ночь. Наступило холодное утро. Морозец сковал снег и ручьи. По-прежнему двигался непрекращающийся поток — танки, танки, машины. Гитлеровские танкисты в пилотках и кургузых черных куртках сидели у раскрытых люков и курили сигареты. Они были молчаливы и сосредоточенны, как и солдаты в грузовиках, надвинувшие каски на самые брови. Рядом с танками рысили тяжелые баварские кони с навьюченными зарядными ящиками.
Вдруг я увидел грузовик с эмблемой люфтваффе. В нем сидело человек десять механиков и летчиков. Грузовик обогнал танк и сполз на дорогу
к аэродрому. Тут путь ему преградил мой указатель. Гитлеровцы спрыгнули на землю и окружили щит, Я до боли сжал зубы. Им же ничего не стоит вызвать минеров! Руки невольно сжали автомат. «Отшвырнут сейчас фашисты указатель — буду стрелять, — решил я. — По крайней мере задержу их, пока Костя запускает мотор «кукурузника», а взлететь-то он взлетит».
Но фашисты толклись около указателя, о чем-то галдя между собой. Один из механиков побежал на автостраду; так и есть — за минером. Сейчас что-то произойдет. «А не попробовать ли мне пробраться к Косте и улететь с ним вместе?» Мысль показалась легко осуществимой, но какая-то сила заставляла лежать и не двигаться. Теплилась, наверное, надежда, что фашисты оставят нас в покое. Если же они увидят взлетающий с их аэродрома самолет, то наверняка поймут, что их провели.
Механик остановил несколько грузовиков, но в них минеров, видно, не было. Он вернулся к своим. Еще через минуту все залезли в кузов. Грузовик выполз обратно на автостраду и побежал назад, навстречу войсковому потоку.
