Два с половиной года назад один немецкий юноша, знакомый автора этих строк, пошел в германскую армию. Он был мобилизован в июле 1939 года, за два месяца до начала войны в Польше, и стал водителем грузовика-бензозаправщика, одного из множества таких танкеров, следовавших за наступающими танковыми дивизиями.
На своем грузовике он колесил по Польше, по горным дорогам Норвегии, по долинам Фландрии к Ла-Маншу и по Франции — от долины Луары до Биаррица. Прошлой весной он направился вместе с армией на юг, по Балканам к средиземноморскому побережью Греции. Девять месяцев назад он двинулся в Россию по пыльным дорогам, знакомым ему по его первой кампании в Польше. По последним сведениям, он, миновав Киев, отправился на восток Украины, в район Донбасса.
Ему нравилась та жизнь, которую он вел. Он рассказывал о том, как пересек польскую границу и впервые увидел убитого польского солдата, кавалериста, лежавшего на одинокой лесной поляне под высокой сентябрьской луной. Он плел небылицы о польской водке и польских девушках; повествовал о том, как солдаты отрезали польским евреям длинные бороды; о перестрелках, о сражениях, о бомбежках и пьянящей радости победы после трудных боев. Летней ночью он проезжал по Парижу; пробирался на своем грузовике сквозь колонны беженцев, которые ползли на юг; купался и играл на знаменитых французских пляжах.
Он был одним из тех молодых немецких солдат, на которых держится гитлеровская армия. Он был энергичным и неугомонным, радовался той новой свободной жизни, которую дала ему война, был уверен в победе и чужд пораженчества. Он обрел безграничную веру в свою армию и своих командиров, безграничное презрение к врагам.
Его гражданская жизнь была унылой и беспросветной; в детстве он познал голод и лишения. В армии он осуществил все те смутные амбиции, которые были недостижимы на «гражданке», обретя восторг, беззаботную жизнь и начав путешествовать по далеким странам. Он не знал страданий долгой кампании и не думал о смерти. Он представлял новое поколение нацистов, о котором поется в их марше: «Сегодня нам принадлежит Германия — завтра весь мир».
Он часто говорил мне, что ни за что бы не вернулся на прежнюю работу. Он не имел четкого представления о более широких вопросах, связанных с борьбой Германии за установление господства над континентом; у него было лишь поверхностное знание истории и политики, которое нацизм дает своей молодежи; только расхожие фразы вроде: «У Германии должно быть жизненное пространство», «Историческая роль Германии — быть сильнейшей державой Европы», «Германия должна привести европейские нации к процветанию». Он едва представлял себе, за что сражается, но считал, что по окончании войны его победоносная страна даст ему и тысячам его товарищей лучшую жизнь, в которой будет больше возможностей.
Он не сомневался, что Германия победит; он был убежден в непобедимости германской армии. Солдатская жизнь стала для него чем-то естественным и из отпуска он возвращался с радостью — ему наскучил дом, где он провел несколько недель, и где все было по-старому.
В 1939 году на войну пошел еще один немецкий парень, знакомый автора. Он был из состоятельной семьи и в 17 лет как раз заканчивал школу. Он пошел добровольцем в ВВС, «потому что, — говорил он, — если я не пойду добровольцем сейчас, меня призовут в следующем году, а так я, по крайней мере, могу выбрать для себя тот род войск, в котором хочу служить».
Это парень не был бойцом. В армейской жизни он нашел не исполнение, а одно лишь крушение жизненных планов. Он хотел быть летчиком и авиастроителем, видя в люфтваффе единственную возможность спасти хотя бы часть своих амбиций. В тот год, когда автор этих строк познакомился с ним, он готовился стать пилотом бомбардировщика.
Он тоже был воплощением современного немецкого юноши, но таких при гитлеровском режиме меньшинство. Он не вступал в гитлерюгенд, не желал иметь дела с нацистской партией, хотя ему угрожали исключением из школы и лишением возможности учиться в университете. Он был воспитан в атмосфере чистейшего христианства и считал, что убивать — неправильно. Для него оправдания войны не существовало. Считая, что Германии нужны свобода действий, «Lebensraum» и колонии, социальные реформы и «место под солнцем», он терпеть не мог нацистские методы и был уверен, что с Гитлером его страну ждет самое мрачное будущее.
Как и многие представители своего класса, перед началом войны он провел какое-то время в Англии. Он глубоко восхищался британцами и их образом жизни и говорил, что многие его товарищи испытывают подобные чувства. Больше всего он боялся, что его отправят бомбить Лондон, который он считал «одним из красивейших городов мира». Он не видел смысла в конфликте между своей страной и Великобританией, «при условии, что добрая воля возьмет верх с обеих сторон — мы со своей стороны отказались от доброй воли и терпения ради политики силы, которая может привести только к нашему уничтожению».
Этот юноша был прямой антитезой первому. В армии, как и в гражданской жизни нацистской Германии, он и ему подобные представляют меньшинство. Они пошли на войну только потому, что это было их неизбежной обязанностью; но при этом ненавидели ее. Другие, составляющие костяк германской армии, молодые люди из более бедных слоев, нашли в войне избавление от тягот гражданской жизни, которая по сравнению с ней не могла не показаться унылой. А за два года быстрых и ослепительных побед они уверовали в то, что война — это чудесная игра, карьера, дающая наилучшие перспективы на будущее, когда Германия будет мирно править покоренными ими нациями.
Вот две иллюстрации типов людей, из которых состоит гитлеровская армия, на чьих плечах лежит бремя еще только предстоящих боев. При всех различиях в гражданской жизни сегодня их объединяет опыт первого отступления вермахта. В России один увидел иллюзорность своих представлений о жизни на войне, а другой — подтверждение своих наихудших сомнений. Ни разу за время своих кампаний в Европе эти молодые люди и их товарищи не встречали таких трудностей, не видели гибели стольких своих собратьев. Сражения на русском фронте неизбежно оставили на них свою печать.
Что сделало с немецким солдатом отступление в России? Погиб ли солдат блицкрига? Может ли германская армия вновь ударить в полную силу, проявленную в кампаниях 1939—1941 гг.? Пожалуй, ответы на эти вопросы можно будет дать только в ближайшие недели и месяцы. Но, похоже, что на основе прошлого опыта мы уже можем сделать определенные выводы.
Немецкий солдат не обладает какими-то исключительными боевыми качествами, он не сверхчеловек. Два года на его стороне были преимущества внезапности, дерзости, революционной тактики и лучшего, чем у противника, снаряжения. Он был солдатом блицкрига, который сражался с солдатом двадцатипятилетней давности: история его успеха — в равной мере история его умений и неподготовленности и близорукости его противников. Сегодня эти преимущества большей частью сведены на нет последствиями двух лет войны и завоеваний. У немецкого генерального штаба осталось мало возможностей для дальнейших внезапных ударов; мобильная тактика распространилась повсеместно и противниками Германии применяется ничуть не менее успешно.
Для немецкого солдата это означает, что эра блицкрига подошла к концу. Сегодня идет трудная и жестокая борьба, а победа вдруг оказалась вовсе не предрешенной. Война в России требует большей выносливости, чем приходилось проявлять немецкому солдату до сих пор; она, гораздо больше, чем любая из предыдущих кампаний, требует решимости сражаться, несмотря на всевозрастающие препятствия. Впервые боевой дух немецкого солдата столкнулся с серьезным испытанием.
В течение двух лет боевой дух немецкого солдата был, по большому счету, основан на мифе — мифе о его непобедимости. Немецкому солдату, в гораздо большей степени, чем тылу, победы в Польше и Франции давали осознание силы, которое быстро перерастало в убежденность в том, что он не может быть разбит. А кампания на Балканах почти через год после Франции могла лишь укрепить эту убежденность, рассеяв любые сомнения.
Вступая в войну с Советами, германская армия была, пожалуй, как никогда уверена в себе. Впервые отступать немцам пришлось перед лицом врага, который, как они думали, будет разбит легче, чем любой другой.
Помимо горечи отступления им пришлось столкнуться с суровостью русской зимы. Американцы, жившие в России, говорят, что самый ужасный аспект русской зимы — это морозы. Наступает время, говорят они, когда люди начинают бороться с холодом, когда, после нескольких недель страданий, он начинает вызывать у них одну только ярость.
Девять месяцев немецкий солдат воюет в невероятно тяжелых условиях. Он не знает, почему отступает — он лишь знает, что оставляет позиции. Он знает, что кто-то где-то допущен промах; что система снабжения уже не та; что он имеет дело с неумолимым противником.
Было бы неверно полагать, что все эти события могли не затронуть простого немецкого солдата. Те, кто его знает, знают также, что его нельзя использовать как пассивное орудие для пропагандистских целей, когда речь идет об отступлении. Воздействие на его боевой дух, потеря престижа, который так нужен Германии, стремящейся упрочить свой «новый порядок» — слишком высокая цена за маневр в этой войне нервов.
Еще в августе прошлого года наблюдателям, находившимся в Рейхе, было очевидно, что боевая тактика германской армии и настрой солдат меняются. Сегодня тем, кто знаком с умонастроениями немецкого солдата, представляется очевидным, что война в России произвела в нем фундаментальную перемену, лишила вермахт чего-то жизненно важного, и сомнительно, что мир когда-либо вновь увидит его сражающимся с прежним духом.
И вряд ли наскоро обученные новобранцы и ветераны последней мировой войны, которых Гитлер, как сообщается, призывает в армию, способствуют омоложению боевого духа германской армии. Призывники проходят боевое обучение в тени первой настоящей неудачи вермахта, а ветераны, вновь идущие в бой, слишком хорошо знают по своему опыту двадцатипятилетней давности, с чем они могут встретиться.
Возможно, они будут сражаться еще много месяцев. Возможно, они постараются прорвать фронт на других направлениях; возможно, они попытаются перейти в новое большое наступление. Но те, кто пережил долгую зиму, и те, кто вскоре пополнит их ряды, прибыв из Германии, уже не будут солдатами блицкрига. Этого типажа больше не существует; сегодня фюрер командует бойцами, которые будут беспрекословно исполнять его приказы, но утратили свой революционный пыл и вследствие этого представляют собой всего лишь одну из армий.
