http://www.utro.ru/articles/2005/06/28/453049.shtml
Георгий Гречко: Над нами "издевались" по полной программе
Сегодняшний собеседник "Yтра" – летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза Георгий Михайлович Гречко. В 1966 г. он был зачислен в состав советского отряда космонавтов. Трижды летал на орбиту (в 1975, 1977 и 1985 гг.), работал в открытом космосе. Имеет более 28 научных публикаций, автор книги "В кадре – планета".
"Yтро": Георгий Михайлович, расскажите, пожалуйста, как все начиналось. Как вы попали в отряд космонавтов, как готовились к первому полету?
Георгий Гречко: Если начать с отбора в космонавты, то самый тяжелый отбор был по вестибулярному аппарату. То есть, скажем, если для летчика было нормой прокачаться на качелях то ли 3, то ли 5 минут, то для нас – все пятнадцать. Но мало того, что нас качали. На качелях в это время стул, на котором ты сидел, кружился. Но и этого было мало докторам: они еще заставляли головой вертеть, а на глазах у тебя – черные непроницаемые очки. В результате создавалось впечатление, что ты уже вылетел из качелей и сейчас тебя размажет об стенку.
И вот образовался наш отряд инженеров, первый отряд из молодых военных летчиков-истребителей. Но когда мы сделали трехместный корабль под руководством Королева, он сказал, что в трехместном корабле не надо три летчика, пусть будет один. Второй член экипажа будет бортинженером, а третий – ученым. А потом сказал: кто у меня хорошо поработал, показал себя по работе – попробуйте пройти медицинскую комиссию.
Больше двухсот человек из нашего бюро пытались пройти комиссию, и вот на этом упражнении больше половины завалились. Надо было высидеть 15 минут, а уже через 5-7 минут человек говорил, что не хочет быть космонавтом, только бы остановили качели. Когда ты на этих качелях качаешься, то, если тебе плохо, у тебя вот здесь (показывает на участок от носа до верхней губы) появляется такой треугольник, губы становятся белые или даже зеленые. Был такой случай: врач видит, что испытуемый или не выдержит, или ему будет плохо. А уже шла двенадцатая-тринадцатая минута; считалось, кто столько высидел, и до пятнадцати досидит. Но врач увидел, что человек бледнеет, и сказал сестре: "Приготовь тазик". Сказал чересчур громко, испытуемый услышал – и мгновенно тазик пригодился. Как мы тогда говорили, похвастался харчами. (смеется)
Это я к чему говорю. Данное испытание было самое трудное при отборе и самое трудное в полете. Потому что даже из отобранных космонавтов некоторые хорошо себя чувствовали, большинство все-таки средне, а некоторым бывало очень плохо. Уж как над нами "издевались" медики, а там, в космосе, еще похлеще будет. И поэтому когда меня спрашивают о самочувствии космонавтов, я говорю, что когда мы в космос выходим, отделяется ракета, и мы остаемся на орбите, то складывается такое впечатление, как будто ты перевернулся вверх ногами. Потом проходят какие-то минуты, и начинается такое укачивание небольшое, дискомфорт какой-то. Ну а потом, потихонечку уже, тошнота может подойти и прилив крови к голове. Когда мы с вами на Земле, есть равновесие между силой тяжести, которая кровь к ногам гонит, и эластичностью наших кровеносных сосудов, которые возвращают ее обратно. Когда сила тяжести исчезает, кровь начинает приливать к голове. Кстати, это не проходит, пока ты на Землю не спустишься, тут надо терпеть, но в конце концов привыкаешь.
Я как-то уже говорил, что если кто-нибудь хочет почувствовать себя, как космонавт во время первого часа полета, сделать это очень просто. Вы попросите, чтобы вас на вашем рабочем месте не посадили, а привязали за ноги к потолку.
"Y": Ага, и при этом надо выполнять свои функциональные обязанности?
Г.Г.: Нет, ну это было бы слишком хорошо. Еще надо подождать, пока кровь прильет к голове. Чтобы воспроизвести на земле все условия, надо попросить, чтобы вас на этой веревке раскачали и раскрутили. Вот тогда вы поймете, как себя чувствуешь в первые часы полета, когда из ЦУПа сообщают, что приборы работают нормально, самочувствие космонавтов хорошее...
Так вот, чтобы работать в космосе с давлением крови в голове, у нас делают такие ортостатические пробы. Нас регулярно кладут на стол – и то опустят головой вниз, но не совсем, а под наклоном, чтоб кровь прилила, то обратно. Так тренируют сосуды и приучают терпеть давление крови в голове. Забавный случай был с немецким космонавтом Зигмундом Йеном. Немцы – они же такие, знаете, методичные. Так Йен даже ужесточил подготовку: он с женой спал без подушки и на наклонной плоскости.
"Y": Т.е. жена тоже перед полетом тренировалась... Да, теперь с немцами все понятно.
Г.Г.: Ну, и если завершить тему с немецким космонавтом... После полета Зигмунд Йен, немецкий космонавт, и наш Быковский поехали в Берлин, там была пресс-конференция. Надо сказать, незадолго до этого страны "народной демократии" между собой на высоком уровне поспорили, кто должен первый лететь в космос. Скажем, немцы говорили, что они больше всех вносят денег в "Интеркосмос". Мы хотели немножко замазать свою вину перед Чехословакией за 1968 год. А поляки возмутились – говорят, почему чехи? Полетели все-таки в таком порядке: чех, поляк, немец. Были обиды, непонимание.
Так вот, в Берлине у Быковского спросили – как вы обеспечиваете безопасность космонавта в полете? Ну, Быковский говорит, что мы сначала запускаем беспилотный корабль; если все нормально, то корабль с собакой; если опять все нормально, то летит космонавт. А потом у Йена спросили о том же. А мы, говорит, сначала запускаем корабль с чехом, потом корабль с поляком, и если все нормально, летим сами... Это, конечно, анекдот!
"Y": А как чувствуют себя космонавты во время приземления?
Г.Г.: Спуск – это самое опасное. И самое трудное. Начать с того, что когда ты включаешь программу на спуск, если двигатель не включится, то ты уже на Землю не вернешься. Спрыгнуть с космического корабля нельзя. Включился двигатель – слава богу, уже полегче. Но дальше он должен проработать заданное время, потому что если он совсем мало проработает, то ты спустишься на Землю, но через неделю, через месяц, когда у тебя ни воздуха там не будет, ничего. Двигатель должен отработать весь импульс однозначно. Например, во время приземления совместного советско-болгарского экипажа двигатель перестал работать, они его включают – он несколько секунд поработает и опять выключается. Там был запасной двигатель, но когда горел основной, он пережег цепи запасного. Они чудом оттуда спустились, и Коля Рукавишников, царствие ему небесное, сначала думал, что болгарин (официально Иванов, реально Какаев) не понимает, что происходит. Он совершенно не волновался, все, что надо, делал. Оказывается, он все понимал – выдержка была такая. А вот когда они сели в конце концов, болгарин вышел, лег лицом на землю и так лежал долго... Ему трудно достался опыт аварии; еще труднее оттого, что он это все держал в себе.
Ответить с цитированием
Сообщение от KACATKA
:confused:
