— А на каком месте он идет по объему экспорта? Второй после Индии?

— Ну сейчас, наверное, не второй. Но он входит по крайней мере в пятерку.

— А если назовем по рейтингу?

— Давайте я просто назову пятерку стран, которые для нас являются ведущими партнерами. Индия, Китай, Алжир, Вьетнам, Венесуэла. Эта вот пятерочка.

— А Бангладеш и Индонезия?

— В феврале 2010 года мы подписали контракт на поставку в Бангладеш бронетранспортеров БТР-80, БРЭМ-К и БММ, первые две партии уже поставлены, работы с третьей партией завершаются. В июне, кстати, мы также заключили соглашение по трем вертолетам Ми-171Ш вместе с набором инертных и неуправляемых авиационных ракет. Индонезия тоже важна для нас как субъект ВТС. В июне этого года мы поставили шесть Ми-17В-5 в рамках контракта и госкредита в $1 млрд, выделенного Россией.

— А что за ситуация с Угандой сейчас?

— Уганда живет и процветает.

— Но ведь руководство не просто так спешит заполучить контракты «Рособоронэкспорта» на поставку вооружения. Возможно ли продавать им оружие в обмен на доступ к их месторождениям золота?

— Уганда в настоящий момент демократическая страна, там активно работает парламент. И сделки утверждаются парламентом. Сделки, которые прошли по линии нашей, «Рособоронэкспорта», также были утверждены парламентом. Это означает, что страна действует по тем же законам, что и большинство стран во всем мире. Они определяют потребности для своей армии, определяют страну (не только Россия поставляет туда вооружения), определяют виды вооружения, и дальше идут переговоры. Устроит их цена, качество той страны, которая предлагает им это вооружение, в данном случае Россия, берут у нас. Не устроит — берут у Китая. Не устроит у Китая — берут у Израиля. Не вариант? Берут у Украины, у Белоруссии, у США, в конце концов! Это право выбора. Вот что касается той формы, о которой вы говорите, имеется в виду оплата вооружений через так называемые нетрадиционные формы, то есть не напрямую за валюту. Мы действительно такие варианты предлагаем странам, которые обладают привлекательными месторождениями полезных ископаемых. Мы готовы идти на создание совместных предприятий или концессий для разработки этих месторождений. Признаюсь, таких сделок единицы. Это чрезвычайно сложная конструкция. Потом она длительная, как правило. И чаще всего это касается тех стран, которые действительно находятся в плохом финансовом состоянии. Я считаю, что Уганда не относится к таким странам.

— А можно назвать пример какой-нибудь страны, с которой на таких условиях был заключен контракт? И на что?

— Я могу только сказать, что велись проработки на таких условиях, но похвастать особенно нечем. Не надо забывать, что эти месторождения — это же фактически источник, резерв, золотое дно этой самой страны, и очень много желающих к ним подступиться. Поэтому вполне могут быть более выгодные предложения по разработке этих месторождений, в том числе и из России, без закупок вооружения. Смысла вмешивать оружие в такую схему я не вижу.

— А какова обстановка на рынке Перу?

— В июне 2010 года мы подписали контракт на поставку шести военно-транспортных вертолетов Ми-171Ш и двух ударных Ми-35П. Это я считаю нашим достижением: контракт был подписан молниеносно, за полтора месяца.

— Если мы зададимся вопросом о срывах по поставкам в Ливию, Тунис, Египет, то логично спросить: кому же теперь мы будем продавать вооружение? Новые власти Ливии совсем недавно сказала, что российское оружие закупать не будет. Возможно будет эти рынки восстановить или они уже для России окончательно потеряны?

— Мы будем работать в этом направлении. Давайте будем реалистами. В стране, где прошла гражданская война, прежде всего основная задача — это восстановление народного хозяйства, стабильности в самом государстве. В той же самой Ливии требуется, чтобы правительство укрепилось, стало стабильным, чтобы восстановился мир во всем государстве. После этого, более чем уверен, все средства, которых не так много у Ливии, будут брошены на другие нужды, а не на закупку вооружений. На это уйдут годы, и только после этого может идти речь о поставках нашей продукции. Понятно, что о поставках вооружений в Ливию, поскольку существуют санкции, которые не отменены, пока не может быть речи. Поэтому мы эту тему пока держим закрытой. Но после того как сформируется народное правительство нового ливийского государства, мы в любом случае будем работать над этой проблемой.

— А Сирия рассматривается вами, с учетом той политической обстановки внутри страны, как потенциальный партнер, который может закупать оружие? К тому же если сам президент Дмитрий Медведев сказал, что поставкам оружия в Сирию быть.

— Что касается Сирии, как, впрочем, и любого другого государства, официальным запретом поставок вооружений в любую страну может служить только санкция Совета Безопасности ООН. В отношении Сирии таких санкций не было. Вы можете сказать, что отдельные государства объявляют свои санкции и запрещают своим правительствам или военным ведомствам поставлять вооружения в ту или иную страну. В частности, в Сирию. Могут запрещать. Но я вам скажу, что это есть и было не только в отношении Сирии. Во многие страны те же США, например, по политическим причинам не поставляют оружие. В то же время мы не видим причин, почему мы должны следовать внутренним решениям, принятым каким-то отдельным государством. Общее правило регламентирует только лишь устав ООН. Вот как только Совет Безопасности ООН примет решение в отношении любой страны, которое потребует запрета поставок вооружения, мы неукоснительно в тот же день будем исполнять это решение.

— За то время, что вы находитесь во главе «Рособоронэкспорта», какая, на ваш взгляд, потеря была самой тяжелой в плане финансов и какая в плане имиджа?

— Из финансовых потерь как таковых — это поставка С-300 в Иран. Там финансовая потеря выразилась только лишь в возврате аванса. Это требование предъявляется при заключении любого контракта с любой страной. То есть страна-заказчик, в данном случае Иран, направляет аванс в РФ на те предприятия, которые изготавливают продукцию военного назначения, и этот аванс служит для того, чтобы приступить к производству этого вида продукции. Но мы даем, в частности, «Рособоронэкспорт» дает гарантию возврата аванса вот как раз в случае таких непредвиденных контрактом обстоятельств. Имеется в виду форс-мажорных обстоятельств, таких как санкция Совета Безопасности ООН. Вот данный случай произошел. Поэтому мы обязаны вернуть эту сумму. И мы ее вернули.

— Сколько приблизительно это было?

— Порядка $167 млн.

— Это не такая большая сумма.

— Да, это не такая большая сумма. Но тем не менее это потеря. Все остальные потери только гипотетические — так называемая упущенная выгода. Это заключенные контракты, как в случае с Ливией, но не вступившие в силу. Это означает, что мы еще не получили ни копейки от Ливии, и поэтому производство по этим заключенным контрактам еще не начиналось. И потеря может только лишь считаться как упущенная выгода, то есть мы могли бы получить эти деньги, но не получили. Ну, и проигрыш тендеров вообще нельзя считать какой-то потерей, потому что нельзя потерять то, чего еще нет в кармане. Других финансовых потерь у «Рособоронэкспорта», да и в России, тоже не было. Что касается имиджевых потерь. Ну, безусловно, к этому можно отнести возврат Алжирской Народно-Демократической Республикой самолетов. Я имею в виду МиГ-29. По имиджу ударил не так сам возврат, как его интерпретация во многих СМИ в объяснениях экспертов, где говорилось, что основной проблемой была некачественная продукция. На самом деле это не так. Дело не в некачественной продукции, а в том, что на этих самолетах были отдельные приборы, узлы и элементы, изготовленные не в год поставки, как это предполагалось контрактом, а изготовленные ранее, но которые так и не были использованы. Это не контрафактная продукция, это не некачественные изделия, не брак. Это все прошло сертификацию, в результате которой они были признаны полностью годными, но они были произведены в предыдущие годы, что действительно является нарушением контракта. Вот это и послужило основной причиной возврата. Не надо забывать, что практически сразу после этого мы заключили контракт на поставку самолетов марки «Сухой». Так что фактически здесь финансовых потерь для России не было.

— А какой проект, который сейчас курирует «Рособоронэкспорт», вы расцениваете как самый значимый, как приоритетный?

— Вот здесь я совершенно искренне затрудняюсь сказать. Потому что на сегодняшний день мы участвуем более чем в 60 тендерах по всему миру. Есть очень крупные тендеры. Это и в Латинской Америке, и в Индии, и в Юго-Восточной Азии, в африканских странах. Каждый проект для нас значимый, и, конечно, выделять из числа этих тендеров какой-то уж наиболее важный, самый значимый чрезвычайно сложно. Их стоимость — от десятков миллионов долларов до нескольких миллиардов. И все они для нас важны.

— Какой вы видите перспективу российского экспорта?

— С 2000 года мы в три раза увеличили объем экспорта военной продукции: с $2,9 млрд до $8,7 млрд. Рост не может продолжаться бесконечно, мы это понимаем. Но пока наша продукция ценится высоко и она конкурентоспособна, есть некий оптимизм: БМП-3, С-400 «Триумф», «Антей-2500», «Бук-М2Э» и многое другое интересуют потенциальных заказчиков. Но есть и серьезная проблема — неравномерная загрузка предприятий нашего оборонно-промышленного комплекса внутренним госзаказом. Надо искать баланс, иначе ущерб будет двусторонним — и на внутреннем, и на внешнем рынке. Этого допустить нельзя.

Интервью взял Иван Сафронов-мл."Коммерсантъ-Online"