Дедушка Алексей Семенович после японской войны вышел в отставку со званием
генерал-майора, потом вновь вернулся на действительную службу в 1914 году,
просился на фронт (ему было тогда 69 лет). На фронт, однако, его не
послали, направили работать в пожарную охрану Москвы на какую-то командную
должность. Никогда не болея, он скоропостижно скончался в возрасте 84-х лет
в 1929 году. Это была первая смерть родственника в моей жизни, но проблема
смерти уже и до этого волновала меня - она казалась мне чудовищной
несправедливостью природы.
Моя мама была верующей. Она учила меня молиться перед сном ("Отче наш...",
"Богородице, Дево, радуйся..."), водила к исповеди и причастию.
Как многие дети, я иногда строго логически создавал себе довольно комичные
построения. Вот одно из них, дожившее до вполне зрелого возраста. Слова
церковной службы "Святый Боже, святый крепкий" я воспринимал как "святые
греки" (отцы церкви). Лишь в 70-х годах Люся разъяснила мне мою ошибку.
Верующими были и большинство других моих родных. С папиной стороны, как я
очень хорошо помню, была глубоко верующей бабушка, брат отца Иван и его
жена тетя Женя, мать моей двоюродной сестры Ирины - тетя Валя. Мой папа,
по-видимому, не был верующим, но я не помню, чтобы он говорил об этом. Лет
в 13 я решил, что я неверующий - под воздействием общей атмосферы жизни и
не без папиного воздействия, хотя и неявного. Я перестал молиться и в
церкви бывал очень редко, уже как неверующий. Мама очень огорчалась, но не
настаивала, я не помню никаких разговоров на эту тему.
Сейчас я не знаю, в глубине души, какова моя позиция на самом деле: я не
верю ни в какие догматы, мне не нравятся официальные Церкви (особенно те,
которые сильно сращены с государством или отличаются, главным образом,
обрядовостью или фанатизмом и нетерпимостью). В то же время я не могу
представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего
их начала, без источника духовной "теплоты", лежащего вне материи и ее
законов. Вероятно, такое чувство можно назвать религиозным.
В моей памяти живы воспоминания о посещениях церкви в детстве - церковное
пение, возвышенное, чистое настроение молящихся, дрожащие огоньки свечей,
темные лики святых. Я помню какое-то особенно радостное и светлое
настроение моих родных - бабушки, мамы - при возвращении из церкви после
причастия. И в то же время в памяти встают грязные лохмотья и мольбы
профессиональных церковных нищих, какие-то полубезумные старухи, духота -
вся эта атмосфера византийской или допетровской Руси, того, от чего
отталкивается воображение как от ужаса дикости, лжи и лицемерия прошлого,
перенесенных в наше время. В течение жизни я много раз встречался с этими
двумя сторонами религии, их контраст всегда меня поражал. Из впечатлений
последних лет - торжественное пение суровых старух, их сверкающие глаза
из-под темных платков, аскетические лица у гроба моего тестя Алексея
Ивановича Вихирева; помню общение с адвентистами в Ташкенте у здания, где
проходил суд над их пастырем В. А. Шелковым, умершим потом в лагере в
возрасте 84-х лет, с людьми чистыми, искренними и одухотворенными; помню
множество других подобных впечатлений от общения с православными,
баптистами, католиками, мусульманами. И в то же время пришлось видеть много
проявлений ханжества, лицемерия и спекуляции, какого-то удивительного
бесчувствия к страданиям других людей, иногда даже собственных детей. Но в
целом я питаю глубокое уважение к искренне верующим людям в нашей стране и
за рубежом. Права религиозных диссидентов (особенно неконформистских
Церквей) часто нарушаются и нуждаются в активной защите.
Семья отца во многом отличалась от маминой. Дед отца Николай Сахаров был
священником в пригороде Арзамаса (село Выездное), и священниками же были
его предки на протяжении нескольких поколений. Один из предков -
арзамасский протоиерей. Мой дед Иван Николаевич Сахаров был десятым
ребенком в семье и единственным, получившим высшее (юридическое)
образование. Дед уехал из Арзамаса учиться в Нижний (Нижний Новгород), в
ста километрах от Арзамаса. (Моя высылка в Горький как бы замыкает семейный
круг.) Иван Николаевич стал популярным адвокатом, присяжным поверенным,
перебрался в Москву и в начале века снял ту квартиру, где позже прошло мое
детство. Этот дом принадлежал семейству Гольденвейзеров, ставших
впоследствии родственниками Сахаровых. Александр Борисович Гольденвейзер -
знаменитый пианист, в молодости был близок к Льву Николаевичу Толстому,
толстовец, женат на Анне Алексеевне Софиано, сестре моей мамы; он стал моим
крестным.
Мой дед И. Н. Сахаров был человеком либеральных (по тем временам и меркам)
взглядов. Среди знакомых семьи были такие люди, как Владимир Галактионович
Короленко, к которому все мои родные питали глубочайшее уважение (и сейчас,
с дистанции многих десятилетий, я чувствую то же самое), популярный тогда
адвокат Федор Никифорович Плевако, писатель Петр Дмитриевич Боборыкин.
Сохранилось личное письмо Короленко моему деду. Знал моего деда и Викентий
Викентьевич Вересаев, как это видно из одной его статьи; там, однако,
заметно ироническое, неодобрительное отношение его к деду. В конце
девяностых годов или в начале века дед вел нашумевшее дело о пароходной
аварии на Волге, которое имело тогда определенное общественное значение.
Речь моего деда на суде вошла в изданный уже при советской власти сборник
"Избранные речи известных русских адвокатов". После революции 1905 года он
был редактором большого коллективного издания, посвященного ставшей
актуальной тогда в России проблеме отмены смертной казни. Тогда же Л. Н.
Толстой опубликовал свою знаменитую статью "Не могу молчать" - она тоже
включена в сборник и занимает в нем одно из центральных мест по силе мысли
и чувства2).
Эта книга, которую я читал еще в детстве, произвела на меня глубокое
впечатление. По существу, все аргументы против института смертной казни,
которые я нашел в этой книге (восходящие к Беккариа, Гюго, Толстому,
Короленко и другим выдающимся людям прошлого), кажутся мне не только
убедительными, но и исчерпывающими и сейчас. Я думаю, что для моего деда
участие в работе над этой книгой явилось исполнением внутреннего долга и в
какой-то мере актом гражданской смелости.
Сообщение от Borneo
На службы (а тем более регулярно) ходит 0.хрен десятых православных.Мой любимый прикол, это спросить у человека назвавшегося православным: "Исходит ли Святой Дух от Иисуса Христа?" И услышав неизменно утвердительный ответ "Да", возрадоваться истинному православию в нем.
), чтобы событие состоялось.
Ваши права
Ответить с цитированием
