Красный корсар Тихого океана (продолжение)

14 апреля, в 1600, когда лодка шла под перископом, на пеленге 33 градуса обнаружилось небольшое каботажное судно. По-видимому, TDC был изрядно потрясен давешними взрывами, отчего попеременно показывал скорость цели то 5, то 8 узлов. Строгов не растерялся и выпустил первую торпеду из носовых, исходя из скорости цели 8, а вторую из скорости 5. «Угадайка» принесла удачу и вторая торпеда взорвалась в корме каботажника. Однако он продемонстрировал удивительную живучесть и упрямо отказывался тонуть, несмотря на пожар, крен и дифферент. Пришлось в 1720, проклиная все и вся, всплыть и открыть огонь из Б-24. «Японец» держался на воде из последних сил, поэтому ему хватило 4 снарядов. И хорошо, а то опять бы прилетел кто-нибудь.

Оставались две торпеды в корме. Решив, что пиратствовать к югу от Токио уже небезопасно, Константин повел лодку на восток. 15 апреля радиоперехват принес сообщение от находящейся неподалеку ударной группировки, идущей на северо-восток быстрым ходом. Атаковать ее на покалеченной субмарине было, мягко скажем, неблагоразумно, но Строгов приказал лечь на курс перехвата. К счастью, встреча не состоялась – группировка изменила то ли курс, то ли скорость, и не сообщила об этом по радио. 16 апреля командир БЧ-5 официально доложил Строгову, что его люди сделали все, что могли. Емкость батареи, однако, не превышала 70% от изначальной. Не оставалось ничего другого, как поддерживать скорость под перископом не более 2 узлов, чтобы дотянуть под водой от рассвета до заката. Взяли курс на север, потом на северо-запад ближе к берегам Хонсю, нащупывая каботажные маршруты. 18 апреля запасы топлива сократились до 41% и следовало задуматься о возвращении.

«Горит восток зарею новой», и это заря 19 апреля, одного из самых ярких дней в жизни Строгова. Поменьше бы таких дней, кстати. В 1040 по пеленгу 309 он разглядел в перископ судно. Еще через 7 минут стало ясно, что лодка наткнулась на такой же маленький танкер, по которому промахнулась у Сангарского пролива. Строгов действовал стандартно – убрал перископ, пересек под водой курс цели на полном ходу, поднял перископ, довернул, чтобы обеспечить требуемое упреждение для скорости цели 7 узлов (на сей раз TDC был в ладу с самим собой) и выстрелил. И попал. И, как молитву, на едином выдохе прочел «Большой загиб Петра Великого», потому что обе торпеды не взорвались. Таким образом, из 12 торпед бракованными оказались не 3, как в позапрошлом походе, а 4 – треть боезапаса, новый «рекорд» отечественной промышленности. «Большой загиб» закономерно привел Константина к воспоминаниям о славных морских победах Петра, следствием чего стала команда «В отсеках к всплытию по местам стоять!». Ведь маленький танкер быстро потонет, да?

Танкер еще не успел потонуть, как сигнальщики завопили «Во-о-здух!». Константин пролопоушил первую атаку и не успел сманеврировать, как потом оказалось, к счастью. Ударила 21-К, мостик заволокло серым флером пороховых газов. Расчет Б-24 лихорадочно заколачивал в танкер последние снаряды. Строгов застыл столбом, почти лишний среди натренированного им до автоматизма экипажа. Справа и слева от лодки взмыли водяные фонтаны, ориентируясь по ним, на цель заходила вторая пара с красными кругами на белых крыльях, которая – в этом Константин был абсолютно уверен! – не промахнется. В эти секунды он каким-то чудесным образом видел ВСЮ лодку, изнутри и снаружи, а кожей чувствовал ветер и волну. И это удерживало от резких движений, потому что попробуй он рулем или ходом вывести «эску» из-под удара, волна неминуемо смоет за борт расчет носового орудия, топчущийся на искореженной, лишившейся поручней орудийной площадке. Все, что мог сделать Строгов, когда лодку накрыли второй раз, это закричать «Ура!».

Его швырнуло на ограждение мостика, в метре рядом с забавным «чпок»-«чпок»-«чпок» осколки продырявили пятимиллиметровую сталь и вышли с другой стороны, по пути истерзав кожух зенитного перископа. «Ура-а-а!» катилось над лодкой, кричали все – сигнальщики, артиллеристы и зенитчики. Белой чайкой порхнул за борт андреевский флаг с перебитыми фалами, и сразу же кто-то сиганул за ним в воду, не размышляя, что лодка идет восьмиузловым ходом. «Орлы Ямато» свечой уходили в зенит, израсходовав запас бомб. Танкер тонул, задрав нос. Строгов со второй попытки встал на ноги и тут же согнулся от резкой боли в правом боку. К нему бросились, подхватили, беззвучно разевая рты, а Константин левой рукой указывал за корму, где барахтался, размахивая спасенным флагом, потомственный рюриковец старшина Степанов.

В конце концов все обошлось. 1,5 тыс. тонн были добавлены к боевому счету С-53, флаг водворили на место и погрузились. У Строгова врач нашел только два сломанных ребра и лопнувшую барабанную перепонку, вопрос о возможной трещине в грудине был отложен до возвращения в Датч-Харбор. Другие отделались и того легче. До 22 апреля «эска» днем шла только под перископом, после дня рождения дорогого Владимира Ильича японская авиация перестала появляться в поле зрения и стало возможно круглосуточно идти нормальным экономическим ходом. Донимали шторма, до Мидуэя относительно спокойными были только два или три дня. К Мидуэю подошли 4 мая, вызвав у экипажа вышедшего навстречу танкера маленький шок нагромождением обломков на палубе и мостике. Константину предложили остаться в местном госпитале, он отказался – ребра болели уже немного меньше. Измятый легкий корпус не позволил принять полный запас соляра, поэтому ограничились чуть более чем половиной. Но и этого хватило, чтобы прийти в Датч-Харбор 11 мая. Результат похода – почти 18 тыс. тонн, не шутка. Как следствие, Климов написал на Строгова представление к ордену Боевого Красного знамени, а на Степанова – к Герою СССР. Вот Степанов и получит Золотую звезду после войны, единственный из всего экипажа.