Originally posted by Alexander =SF=Krogoth
Помнится в NN был аналогичный случай, при перелете с аэродрома на аэродром французский летчик вез в фюзеляже русского механика и был сбит. Зная что у механика нет парашюта француз повел горящий самолет на вынужденную посадку. Результат - погибли оба. Эмоционально понимаю француза и восхищаюсь им, но по уму, немец-то прав, ни к чему добавлять к трем гарантированным трупам четвертый, тем более, куда как более квалифицированный. Пассажиров можно набрать сколько влезет, а вот хорошего летчика подготовить, на это годы нужны.
Я почему-то не уверен, Александр, что вы правы.
Но многие видели француза де Сейна. Пристроившись в фюзеляже его истребителя, охваченный тем же нетерпением перемены места, что и летчик, ожидал взлета техник самолета Владимир Белозуб — "мой ангел-хранитель", как писал де Сейн матери во Францию.

И вот "як" оторвался от земли. Прошло минут пятнадцать, и вдруг самолет снова появился над полосой. Он словно ощупью пытался найти землю, рвался куда-то в сторону, вверх и снова как бы наугад начинал искать землю...

— Алло, де Сейн, ты слышишь меня? Что случилось, Морис?

— Де Сейн, отвечайте. Отвечайте, де Сейн!

— Что случилось, де Сейн? Вы слышите? Что случилось?!

В эфир летели тревожные русские и французские слова,

Де Сейн слышал. Де Сейн отвечал. У него обгорели руки и лицо. Он ничего не видел. Над головами сбежавшихся людей метался ослепший истребитель. Его пытались завести на полосу. Когда стало ясно, что посадить истребитель будет невозможно, де Сейну дали приказ набрать высоту и покинуть машину.

Но это был единственный приказ, который Морис де Сейн отказался выполнить. Как у всякого военного летчика, у него был парашют. Но в кабине, сжавшись за бронеспинкой, сидел боевой друг де Сейна Владимир Белозуб. Он не мог покинуть машину. И Морис де Сейн не бросил русского техника — никто не мог заставить его в те минуты спасать свою жизнь.

Они погибли на глазах у всего полка. Я не знаю другого случая из истории боевого товарищества между французами и русскими, в котором бы чистота человеческой души раскрылась столь полно, во всем своем нравственном величии.

Много лет спустя я встретился с матерью французского летчика. "Мой генерал, у меня был единственный сын, — негромко и небыстро говорила госпожа де Сейн, — и у него была возможность спастись. Да, — повторила она, — у него была возможность..." Я подумал о том, сколько раз за все эти годы мать летчика мысленно возвращалась к той ситуации, в которой оказался ее сын, когда сделал свой выбор. "Но тогда бы на всю нашу семью легло пятно, — продолжала она. — Мой сын поступил благородно..."

Таково было слово матери.