Сакаи Сабуро

окончание

Через несколько минут боль настолько усилилась, что я едва мог ее выносить. Мне казалось, что меня сжигают живьем. Лицо опаляло жаркое пламя. Но даже теперь накатывающиеся волны сна захлестывали меня, и я начинал засыпать. “Зеро” раскачивался как пьяный, так как моя рука дрожала. Даже ужасная боль ран не могла удержать меня в сознании. Я снова был вынужден ударить себя кулаком по голове.

Каким-то образом я удерживал “Зеро” в воздухе. Он летел прямо и не терял высоты. Снова и снова я бил себя кулаком по голове. Но сквозь агонию волны сонливости нарастали внутри меня. Каждый раз я отгонял их ударом по голове.

Мне любой ценой нужно было сохранить сознание. Я понимал, что больше не смогу так лететь. Внезапно я подумал о еде. В кабине остались какие-то продукты. За полчаса до того, как наша авиагруппа прибыла к Гуадалканалу, я съел половину МАКИ-ДЗУСИ — рисовых [207] шариков, которые мы брали в длительные полеты. Половина продуктов сохранилась, и она могла помочь мне сохранить сознание.

Окровавленной рукой я заталкивал рисовые шарики в рот, вынуждая себя есть. Я сумел разжевать и проглотить 3 шарика. Но, когда я начал есть четвертый, я внезапно почувствовал себя скверно, и мой желудок изверг все, что я проглотил. Мой организм не принимал еду.

Снова я начал засыпать. И снова удары по голове заставили меня проснуться.

Хотя пока я успешно отражал атаки сна, я знал, что раньше или позже ОБЯЗАТЕЛЬНО засну. И тогда наступит конец. Я никогда не доберусь до Шортленда или Буки. Я решил, что лучше вернуться к Гуадалканалу и спикировать на вражеский корабль, чем утонуть в океане, когда я потеряю сознание или у меня кончится топливо.

Но когда я заложил вираж и повернул “Зеро” к месту боя, мое сознание чудесным образом прояснилось. Мир снова стал четким, и я полностью, очнулся. Снова мои мысли заняло возвращение на японский аэродром. Я еще раз повернул самолет и полетел туда, где рассчитывал найти свою базу. Но вскоре я снова начал засыпать.

Теперь я действовал почти инстинктивно. В третий раз я повернул самолет и направился к Гуадалканалу, еще раз решив совершить самоубийственную атаку. Эта была череда моментов прояснения сознания и обмороков. Я поворачивал то туда, то обратно и никак не мог выбрать окончательное решение.

Меня разрывали противоречия между инстинктом самосохранения и сильнейшим желанием завершить безумный полет славной и почетной смертью. Каким-то образом каждое чувство поочередно одерживало верх, и я в очередной раз поворачивал “Зеро”.

Я снова совершенно ослеп. Тень острова, который я видел, внезапно пропала, а приборная доска расплылась у меня перед единственным глазом. Я оказался просто [208] в ужасном положении. Я не мог определить, где нахожусь, не знал, в каком направлении находится Гуадалканал, где лежит мой аэродром. Я попытался протереть глаза слюной, чтобы снова хоть что-то увидеть. Но когда я поднес руку ко рту, то не смог выдавить ни капли. Мой рот совершенно пересох.

Сразу все пошло наперекосяк. Я потерялся и совершенно ослеп. Наполовину парализованный, я находился в поврежденном самолете. “Зеро” начал раскачиваться и клевать носом, теряя устойчивость. Я отчаянно заработал ручкой, пытаясь удержать самолет горизонтально, хотя делать это пришлось вслепую.

Внезапно я снова прозрел! Сверкающие белые линии с огромной скоростью замелькали передо мной. “Зеро” почти сидел в воде! Белые линии были барашками на гребнях волн, которые пролетали под самыми крыльями самолета.

И через минуту я заметил остров впереди самолета.

— Бог спас меня! — закричал я.

Но, приблизившись к “острову”, обнаружил, что это черная грозовая туча, лежащая низко над водой. Несколько раз я обманывался подобным образом. Я уже почти 2 часа летел, неведомо куда.

Наконец, когда у меня в голове достаточно прояснилось, я кое-как смог различить деления картушки и стрелку компаса. Мои шансы вернуться на японский аэродром были гораздо больше, чем в тот момент, когда меня подбили.

Учитывая свои хаотические метания во время полета, я решил, что нахожусь примерно на NNO от Соломоновых островов.

Рукавом своего летного комбинезона я счистил кровь с карты и расправил ее на коленях. Крестиком я отметил свое предполагаемое положение. Потом я повернул на 90° на запад, надеясь пересечь Соломоновы острова, так как архипелаг тянулся почти точно с севера на юг. [209]

Через 40 минут я заметил небольшой риф, похожий на лошадь. Это был один из островов Грин, который из-за своей характерной формы запомнился мне еще утром.

Если все так пойдет и дальше, скоро я буду в безопасности. Несколько раз я попадал в почти безвыходную ситуацию, однако теперь я находился гораздо ближе к японским аэродромам. Ничто не может так испугать пилота, как перспектива потеряться, особенно когда кончается бензин.

Мне удалось наконец определиться, но тут же передо мной встала другая грозная опасность. Едва я повернул “Зеро” на новый курс, как мотор заглох, и истребитель начал падать в океан. Топливо в главном баке закончилось, у меня осталось лишь около 40 галлонов в запасном баке.

Чтобы сэкономить топливо, я перевел мотор в такой режим, что он не заработал, когда я переключился на запасной бак. Я освободил ручку управления и правой рукой подвигал сектор газа взад — вперед. В промежутках между этими перемещениями я пытался работать топливным насосом.

“Зеро” снова оказался почти в воде, когда мотор заработал. Я отчаянно двигал сектор газа, подкачивал топливный насос и пытался выровнять самолет. И все это я делал с парализованными левой рукой и левой ногой и слепым правым глазом.

Я весь покрылся холодным потом.

Наконец я заметил Новую Британию. Рабаул находился не слишком далеко, и мои надежды добраться до базы окрепли. Я начал медленно подниматься, пытаясь набрать высоту, чтобы я мог пересечь остров по самому короткому пути.

Набор высоты вызвал дополнительный расход топлива. Несмотря на быстро тающий запас бензина, я попытался набрать еще немного высоты. Внезапно мои надежды померкли. Черная дождевая туча появилась прямо передо мной, когда я набрал высоту 5000 футов. Единственной [210] возможностью обойти ее был путь вдоль побережья острова. Я не отважился лететь сквозь шквал.

Я повернул на юго-запад. Подо мной появились несколько белых черточек на воде. Это были японские корабли, идущие на юг на большой скорости.

“Если я сяду на воду у борта корабля, меня могут спасти, — подумал я. — Однако это может отвлечь корабли от выполнения важного задания. Я не могу так поступить”. И я снова полетел к Рабаулу.

Под ровное жужжание мотора медленно текли минуты. Хотя я очень устал, обмороки, которые едва не стоили мне жизни, больше не повторялись. Наконец — я не знаю, сколько времени прошло — я посмотрел на остров под своим правым крылом. Я увидел на земле большой кратер... и взлетную полосу!

Рабаул!

Я с трудом верил тому, что увидел. Это походило на сказку. Потом я узнал, что пробыл в воздухе 8,5 часов.

Посадка обещала стать очень трудной, так как моя левая нога онемела и я с трудом мог двигать педалями рулей. Я почти не надеялся на нормальную посадку, так как “Зеро” был очень сильно поврежден вражеским огнем. Просто чудо, что он до сих пор держался в воздухе. В этом случае лучше было садиться на воду. Даже если самолет затонет, пилота поднимет дежурный спасательный катер.

Я приготовился к аварийной посадке и начал понемногу убирать газ. Постепенно самолет терял высоту, и я развернулся против ветра. Уже когда я снизился к воде, то внезапно переменил решение.

Я был уверен, что мои часы сочтены. “Если даже я совершу удачную посадку на воду и меня спасут, — подумал я, — я не проживу долго. Я буду опозорен, так как заставил волноваться своих друзей, которые вытащат из воды мертвеца. Хотя это и гораздо более опасно, я сяду прямо на аэродром и тогда избегну опасностей, связанных с посадкой на воду”. [211]

Я прекратил медленное снижение и закружил над аэродромом, изучая полосу, чтобы определить, как лучше садиться. Сделав один неудачный заход, я отвернул и решил посмотреть, вышли стойки шасси или нет. Я не надеялся, что выпуск шасси сработает, так как самолет получил множество попаданий. Но на приборной доске зажглись зеленые лампочки, указывая, что обе стойки вышли нормально. Еще сильнее я был удивлен, когда благополучно вышли посадочные закрылки. “Все не так уж безнадежно”, — подумал я.

Перспективы благополучной посадки были неплохими, раз сработали шасси и закрылки. Я описал еще один круг над полосой и начал снижаться. Так как я не знал, что может произойти при посадке — например, могли подломиться стойки шасси — я выключил зажигание, чтобы уменьшить опасность пожара или взрыва. Обычно я отключал зажигание правой рукой, но сейчас это оказалось невозможно. Я сумел пнуть тумблер правой ногой.

Судя по тому, что мимом промелькнули верхушки кокосовых пальм, я снижался к полосе. Я управлял самолетом в полуобмороке. Наконец я ощутил, что колеса стукнулись о землю.

Так как зажигание было уже выключено, пропеллер немедленно остановился. Я почувствовал, как самолет катит по полосе, теряя скорость.

Неописуемое чувство наполнило всего меня. Я снова на земле! Это момент истины, доступный лишь пилотам. Его нельзя передать словами.

“Я дома!” Эта мысль молнией мелькнула у меня в мозгу. Возможно из-за внезапного ослабления страшного напряжения, владевшего мной, волна сонливости захлестнула меня. На сей раз я не сопротивлялся. Я провалился в призрачный мир красного тумана. Больше я ничего не помню.

Прежде чем я окончательно потерял сознание, я почувствовал, как чьи-то руки трясут меня за плечо и кто-то зовет меня по имени. Люди кричали: [212]

— Сакаи! Сакаи! Не умирай!

Несколько человек вскарабкались на крыло избитого “Зеро”. Это были руководитель полетов капитан 2 ранга Кодзоно, мой командир группы капитан-лейтенант Накадзима, мой командир эскадрильи Сасаи. Эти 3 человека отстегнули мой парашют и привязные ремни, вытащили меня из кабины и осторожно положили на траву.

Потом мне сказали, что мое лицо было окровавлено и так ужасно раздулось, что я казался пришельцем из другого мира. Даже мои пилоты испугались и стояли поодаль”.

История Сакаи Сабуро выглядит почти невероятной. Не только японские документы, но и вообще вся история авиации в годы Второй Мировой войны не знает подобного проявления мужества и героизма. Мы полагаем, что никто за всю войну не превзошел Сакаи и его истребитель. Это ни в коей мере не ставит под сомнение множество описанных проявлений героизма. Сакаи пробыл в воздухе на маленьком одноместном истребителе почти 9 часов, включая время боя, в котором он сбил 4 вражеских самолета, доведя свой общий счет до 60 вражеских самолетов. Получив тяжелейшие ранения, он пролетел 350 миль обратно до своей базы.