Когда летали мы на аэродром в Финляндию, в этом вылете один я с фотоаппаратом был. Было это во время Выборгской операции, вражеская истребительная авиация мешала и нашей авиации, и нашим наземным войскам. И тогда по их аэродромам мы шестерками ходили. Одна группа отбомбилась, другая отбомбилась. Аэродром хорошо накрыли: все горит, все взрывается. А я должен был при плановой съемке лететь на восьмистах метрах и «не шевелиться».
Стрелок, Волков, говорит:
— Вижу два истребителя.
Я говорю:
— Стреляй!
А мы фотографируем. Слышу:
— Еще два финских «FD». Их уже четверо. А вот и третья пара пришла…
А тут вдруг Волков стрелять перестал.
— Ты что не стреляешь?
— Заело, вот и не стреляю.
Мы к этому времени уже съемку кончили, и я спикировал, и полетел над самыми елками, прямо над головами у финнов и у немцев, что бы не сбили. Снизу будут пытаться бить, с хвоста им опасно заходить — сверху стрелок, а то, что у него заело, они не знают.
Волков помогал, чем мог:
— Оглянись — говорит, — сейчас, отвернешь немножко… Атакует!
Я отвернул, смотрю - трасса прошла слева. И он мне подсказывает, что трасса слева.
— Наверное, Вы не так спокойно переговаривались, как сейчас рассказываете…
А чего дергаться-то было? Запаникуешь, ошибку допустишь, и сожрут тебя, не подавившись… Так я маневрировал до Выборга, линия фронта была уже там. И уже линию фронта пролетал, но в это время какой-то фашист мне попал между жалюзями по мотору… То ли истребитель, то ли с земли… Тут же наши зенитки стрелять начали по этим вражеским самолетам.
Попали в масляный бак. Там было справа и слева два масляных бака по девяносто одному литру масла. (Всего в двух маслобаках 65-71 л – Р.О.). Смотрю: масло по полу, масло по стеклу, по приборной доске, кругом масло. Стал высоту набирать, смотрю: давление падает, температура растет. Думаю: «Ни хрена себе! Куда ж мы падать будем?» На Карельском перешейке падать страшно. Там в лесу камни-валуны, на него наткнешься на скорости – считай все...
И я — «все выше, и выше, и выше…». Выпрыгивать нельзя: у меня же на пленке работа всего полка. Если упаду, то результат нашей работы не будет известен. И потихонечку, буквально на самом минимуме тяну. Пришли на наш аэродром, высота триста пятьдесят метров, потихоньку убавляю… И вы знаете, дотянул! Мотор заклинило, когда я уже шасси выпустил, щитки выпустил, метров двадцать над полосой. Я плюхнулся, и покатился… Ничего не вижу, останавливаюсь, выглядываю… Оказалось - подъехал прямо на КП.
Вся кабина, весь самолет черный - вымазан маслом до самого хвоста. Масло стекает по фюзеляжу, и под самолетом полосочка масляная появляется. И тут я вылез - весь в масле, как гусь в «подливе».
Окружили машину. Техник подходит, вынимает из кармана осколок зеркала и мне подает:
— Товарищ капитан! Посмотрите на себя!
Смотрю: весь в масле…
— Чего ты мне суешь, что я, сам себя не видел ни разу?
Пригляделся, а на висках у меня седина появилась… Седой! Зато фотографии получились отличные.