Знаменитый режиссер Ричард Брукс вспоминал, как на съемочную площадку к нему явилась молодая девушка в очках, занимавшая официальную должность "контролера бюста". Взглянув на декольте Элизабет Тейлор, она потребовала лестницу, взобралась на нее, оценила бюст звезды сверху и потребовала сшить ей новое, "пристойное" платье.
От эпохи цензурного кодекса Хейса в истории сохранился не один этот анекдотический эпизод, а множество. Можно вспомнить, как перед съемками брили грудь Тарзану: волосы непристойны. Обували мексиканцев в "Сокровищах Сьерра-Мадре" (1948) Джона Хьюстона: босоногая нищета непристойна вдвойне. Одевали героев Берта Ланкастера и Деборы Керр в "Отныне и во веки веков" (1953) Фреда Циннемана: даже целуясь на раскаленном гавайском пляже, они должны были быть пристойно одеты. Заставили великого комедиографа Эрнста Любича вырезать из фильма круговую панораму по пустой комнате, поскольку в зеркале отражался непристойный задок мраморного Купидона.
Зайдя к Джозефу Брину, контролировавшему в Голливуде соблюдение кодекса, брат-адвокат застал его задирающим юбки актрисам, чтобы измерить длину чулок, и изумился: "И тебе за это платят?".
Платили за это астрономические суммы: цензура не только анекдотична, но и доходна. Впрочем, профессионалов кино во всем мире слова "кодекс Хейса" не очень веселят. Для них это грязное ругательство. Причем не только для либералов, но и для холодных профи, по мнению которых кодекс стал одной из причин краха Голливуда в конце 1950-х. Затянутое в цензурный корсет кино не могло соперничать с хлынувшими в Америку фильмами итальянского неореализма или французской "новой волны", которые были, естественно, не непристойнее, а просто свободнее и правдивее голливудской продукции. Ведь кодекс Хейса, якобы оправданный заботой о нравственности американцев, был направлен прежде всего против социального, да и любого другого, реализма.