Й. Петровский-Штерн не устает подчеркивать, что и та, и другая стороны действовали на основе собственных национальных интересов, часто превратно понимаемых, но интересов, а не бескорыстного желания побольше напакостить друг другу, как это видится антисемитским и филосемитским младенцам. Убеждает нас в этом автор почти всегда одним и тем же приемом — введением исторического контекста. И тогда обнаруживается, что событие, только что представлявшееся проявлением избирательной злой воли, оказывается практически нормальным, если понимать норму как то, что наиболее распространено в реальности, а не то, что нам больше нравится.
“Рекрутский набор 1827 г. был первым николаевским набором, составной частью обширной николаевской социально-экономической реформы, направленной на “выравнивание” кривой государственного дохода, укрупнение хозяйства, огосударствление торговли Западного края и упрощение налоговой системы в империи. В результате этой реформы рекрутская повинность была распространена на целый ряд социальных и этнических групп, ранее освобожденных от несения воинской повинности “натурою”. Среди них оказались однодворцы западных губерний, пахотные казаки, не рукоположенные в сан церковные служители, сироты и бродяги Царства Польского, а также евреи. Вряд ли можно всерьез говорить о том, что решение о введении рекрутской повинности для евреев основывалось на неких пространных идеологических соображениях… тем более о том, что это явление было частью политики государственного антисемитизма”.
Рассмотрение исторического контекста меняет и картину жизни евреев-кантонистов: она, конечно, не становится менее мрачной, но на общем фоне николаевской армейской России перестает казаться чем-то из ряда вон выходящим. “Восьми-двенадцатилетние еврейские дети попали в батальоны кантонистов не сами, но вместе со своими одногодками — солдатскими детьми, детьми военных поселенцев, малолетними католиками (поляками, детьми 25 000 польских солдат, переподчиненных после восстания 1830 года русскому военному командованию), чья судьба в кантонистских школах во многом совпала с судьбой еврейских детей”. “Младшее военное начальство” для упрощения службы пыталось обращать в православие всех подряд, от католиков до мусульман, сам же Николай I высочайше одобрил приведение евреев к православию лишь в 40-е годы. Но и здесь, скорее всего, было гораздо меньше неприязни персонально к иудаизму, чем стремления к унификации. При этом высочайшее указание в массовом порядке саботировалось как обращающими, так и обращаемыми.