Борис Николаевич БАТЕНИН, Минск. Мне до сих пор снится, как молоденький сержант, еще двадцати ему не было, сутки умирал от ранения в живот, а мы ничего не могли сделать. Мы шли напрямую по лесистым полям, где его ночью и ранило. Местные жители кого-то и хоронили, но не у каждого имелся пластмассовый патрон с данными.
...Вражеский танк выстрелил. Второй "номер" пулемета был разорван на куски. Его почти распылило. На меня сверху упал кусок его шинели. А мы не знали даже его фамилии. Пополнение пришло ночью, убило утром. Вот он и "пропал"...
Ф.А. МАЛЕВАНЫЙ, Харьков. Кто виноват, что я и весь наш полк начали войну без адресных жетонов? Бесчисленные тысячи солдат, а может, и миллионы, погребены безымянными, и их семьи, потомки уже никогда не узнают, где лежат их кости. Как всегда, виновных нет, кроме самих "неизвестных" солдат, после гибели еще и оболганных, открыто заподозренных в предательстве и измене присяге.
Виктор Павлович НЕСТЕРЕНКО, Снежное, Донецкая обл. Я родился через 13 лет после Победы, войны не знаю. Но помню, как в Дубно, это недалеко от Львова, хоронили трех солдат 41-го, почти полстолетия пролежавших там, где они нашли смерть в своем последнем бою. Ясно, что воинский долг они выполнили - в их трехлинейках не было ни единого патрона. Кощунственно обвинять их. Они спасли всех нас. И тех, кто пришел в мир после них, и тех, кто придет после нас.
"Сестра, не уходи!"
А. СЫЧЕВА, Челябинская обл. Тяжелыми в отделении были еще два бойца, тоже колхозники, большесемейные - Бодров и Ракшин. По весу и по виду больше походили на мальчиков, чем на мужчин. На перевязку я их носила на руках. Из "тяжелых" палат медсестры и нянечки не выходили ни ночью, ни днем: подавали судна, протирали спины, чтобы не было пролежней, прикуривали для курящих... Он берет тебя за руку и водит ею по лицу, просит не отходить. В завтрак, в обед, в ужин ничего не съедали. Иногда просишь: ну, хоть один пельмешек - напрасные уговоры. Работники кухни предлагали все, что имели, приходили кормить... Умерли те двое.
Что дала нам, каждому, эта работа, война? Черные, грозные беды прибавили силы. Война душу не огрубила. Забота и нежность - вот с чем я пришла в школу на учительское поприще.
В. ВОЛКОВ. Чем ближе к смерти раненый, тем роднее был сестрам и санитаркам, а выздоравливая, умилял радостями, понятными только тем, кто страдал, и тем, кто выхаживал. Если о возвращении зрения и речи после ранения в голову даже писали в армейских газетах, то восстановление жизненных функций кишечного тракта было интимным торжеством страдальца и его исцелителей, роднивших их тем глубже, чем меньше принято говорить о таких победах.
Г. ИВАЩЕНКО. Под утро 24 декабря 1941 года получен приказ немедленно выступать. Поднятые по тревоге медицинские группы стали быстро сворачиваться. Не прошло и часа, как колонна машин вытянулась вдоль деревни. Сильный снегопад заметал проселочную дорогу. Первая же машина сразу увязла по брюхо, а для буксировки - ни тягача, ни трактора. Оставался старый солдатский способ - тащить самим. Привязывали к передней оси по два каната, в них впрягались все женщины - врачи, сестры, а все мужчины, невзирая на звания и должности, толкали плечами и руками... Тащили первую машину 100-200 метров, к ней подтягивали вторую и т.д., потом следующие 200 метров, и так пока не вытащили колонну на шоссе. На работу ушло часов шесть. Старшина роты раздал по куску мороженого хлеба, кусочку колбасы и - в путь.
...С поля боя привезли тяжелораненого. Взрывной волной снесло обмундирование, сапоги, документы превратились в пыль, он остался лежать на земле голым, с зияющей раной лица (отрыв челюстей, левого глаза, языка). Но остался жив. Широко открытый голубой глаз с тревогой следил за каждым движением врача. Мы видели, что он хочет сообщить что-то важное...
Кто он? Фамилия, воинская часть, звание - ничего не узнать. Родные навсегда останутся в неведении. И тут нас осенила простая мысль. На листе бумаги начертали крупными буквами алфавит. Терпеливо разъяснили: когда указка попадет на нужную букву и цифру, он должен зажмурить глаз. Так мы узнали его фамилию, откуда он и про пятерых детей. После этого он успокоился, точнее, совершенно обессилел от невероятной мобилизации воли, разума, нервов. Мы боролись за его жизнь несколько дней, понимая полную бессмысленность борьбы.
В. ЁЛШИНА. За три дня развернули госпиталь в Туле, в здании школы. Нас предупредили: прибыл эшелон с ранеными. Подошла машина, а в ней не наши солдаты, а немецкие летчики: в пропитанных кровью бинтах, у некоторых ноги и руки в шинах. Небритые, грязные. В глазах - ненависть... Никто из нас не мог сдвинуться с места. Обозленные и измученные, они были требовательны и грубы. А нам было приказано помыть их, перевязать, накормить и после отдыха - отправить в Москву. Тем временем подошли другие машины, с нашими. Тихо и терпеливо ждали. Среди раненых оказался муж медсестры Тани Гроздинской, очень тяжелый. Татьяна, схватив костыль, побежала к немцам: "Я их убью, всех убью!" Еле остановили.
Чудовищное дело - война
Е. ПРОКАШЕВА, Алма-Ата. Представьте - узкое местечко, где только и может проехать танк. Враг это видит и сосредоточивает на этом перешейке всю силу огня. Танкистам нельзя медлить, иначе трупов будет еще больше. А после боя они монтировкой соскребают с гусениц останки... Чудовищное дело - война!
Деревушка на Брянщине, только что освобожденная. Погреб накрыт "крышей" из кукурузных стеблей, и там, в земле, живут те, кто остался жив: чей-то ребенок, чей-то старик. Женщина показала мне рукой на мужика - он был полицаем. На глазах у всех вырезал на груди ее четырнадцатилетнего сына звезду, выколол глаза, а когда стал рубить по одному пальцу, мальчик умер. Женщина говорила - и не плакала.
Н.М. СЛАВИН, Москва. Еще на марше товарищи по взводу рассказали, что в бою Мухин задушил руками двух фашистов. Он с Черниговщины, там партизанил, был командиром. Воевали успешно - верные люди сообщали о перемещениях карателей, отряд вовремя уходил. Но в селе нашелся предатель, и фашисты объявили: если Мухин не сдастся, убьют его жену и сына. Срок - два дня. Вызволить семью было невозможно. Мухиных повесили. В ту ночь Иван Николаевич и поседел.
Ф.ГУЛЯНИЦКИЙ. А раны - тяжелые, жутко какие... обширные, рваные, глубокие. Сколько в них осколков! От пуль, снарядов, гранат. Впились в кости, застряли в позвоночнике, запутались в кишках, затерялись в мозгу. Вместе с металлом - куски одежды, пуговицы, пряжки от пояса, кожа от обуви, превратившиеся в ранящие снаряды. Многие раны словно бы заранее засыпала мать-сыра земля. А еще - безногие, безрукие, безглазые, без, без...
Раненный в легкое задыхается, пытается приподняться, харкает кровью. Рана свистит и плюет пенистой кровью. Скорее, скорее закрывайте дыру в грудной клетке!.. У молодого лейтенанта из маленькой пробоины в черепе медленно вытекает густая белая масса... На дне глубокой дыры видно трепещущее сердце. Прошло два часа после травмы, а оно все бьется. Как зашить полбока? Закрываю стерильной клеенкой...
Врачи, сестры, санитары работают быстро, четко, усердно. Война -школа, рождающая классных хирургов. Только слишком дорогой ценой дается ученье. Мерзко это звучит: "Набил руку на войне".
...Не замечаем, как наступает вечер. Гудит автоклав. Клокочет вода в стерилизаторах. Не успевают подвозить консервированную кровь, но недостатка нет, а возникнет - каждый из сотрудников отдаст свою.
Санитарки не успевают выносить тазы с отработанными марлевыми тампонами, вытирать с полов лужи крови. Кровь везде и на всем: на перчатках и стерильных халатах, шапочках и косынках, на лицах и масках. Кровь забирается в волосы, просачивается до кожи. Пунцовая, почти черная, алая, жидкая, тягучая, пенистая и в сгустках, чистая и смешанная со всем, что есть в человеке. Кровь стоит в наших глазах...
З. ИГНАТОВИЧ. Из блокадных кулинарных советов.
Заливное. Плитку (100 грамм) столярного клея замочить. Через несколько часов добавить воду до пятикратного размера и кипятить на медленном огне. По вкусу - соль и для отдушки запаха, если есть, лавровый лист и пр.
Картофельная запеканка. Шелуху промойте, положите в кастрюлю, залейте на треть водой, варите до мягкости, после тщательно растолките, посолите. Полученную массу запекайте на горячей сковороде.
Похлебка из кожаных ремней. Лучше брать неокрашенные ремни. Нарежьте мелкими кусочками, промойте и залейте с вечера водой. После кипячения заправьте крапивой, лебедой, мокрицей или другими травами. Хорошо прибавить немного уксуса.
Лепешки из горчицы. Сухую горчицу залить холодной водой. Когда порошок осядет, осторожно слить воду и налить свежую, так раза 3-4, чтобы вымыть опасные эфирные масла. Чистую горчицу заварить кипятком и из набухшей массы испечь лепешки.
Мясной суп из домашних и одомашненных животных. По вкусовым качествам мясо распределяется следующим образом: собака, морская свинка, кошка, крыса. Тушку освободите от внутренностей, хорошенько промойте и опустите в холодную воду, посолите. Варить от 1 до 3 часов. Для отдушки - лавровый лист, перец, какая-нибудь зелень, если есть - крупа.
Едва ли какой-нибудь другой народ выдержал бы
А. ПОТАПЕНКОВ, Одесса. Всю правду о войне мы еще не знаем. Она вошла в наше сознание только победами, о неудачах, поражениях вообще не говорилось или мимоходом, вскользь. История писалась в угоду тем, кто занимал ключевые посты в партии. И она перестала быть подлинной историей. А народ это понимал. Отсюда - недоверие, скептицизм, особенно у участников войны. Конечно, на долю нашего народа выпали нечеловеческие страдания и трудности. Вряд ли какой-нибудь другой их выдержал бы.