Вот один из лучших рассказов о пилотах ВОВ, на мой взгляд. Автор Лев Хахлин. Вот заинтересовался я имело ли это дело место быть?
Рассказ привожу полностью![]()
Витька.
«Смерть пред тобой, — и ты ли не сумеешь Со славой пасть в бою?..»
Байрон.
октября 1943 года летчики второй эскадрильи, пообедав, собрались, как всегда, в бревенчатом домике командного пункта.
Развешанные по стенам карты, схемы, таблицы были единственным украшением этого неказистого помещения. На дощатом столе стоял
телефон в узком деревянном футляре. Он связывал КП эскадрильи с командным пунктом полка. За столом сидел узкоглазый
лейтенант, командир дежурного звена, остальные летчики располагались на нарах и скамьях. Все были в новеньких, недавно
пошитых габардиновых гимнастерках с полевыми погонами, в фуражках, при пистолетах. Шлемофоны и планшеты оставались в кабинах.
Голоса звучали громче обычного, глаза блестели. Только что над аэродромом на высоте двух с половиной километров прошел Ме-110
в сопровождении шестерки «фоккечвульфов». Сделав два захода, они улетели. «Сто десятый» несомненно фотографировал аэродром.
Летчики обсуждали это происшествие.
— Теперь жди бомбежки.
— Перехватить бы!
— Ничего не выйдет, высоко шли. Пока набирали бы высоту, они были бы уже на своей стороне.
— Помнишь, Саша, свое объявление?—спросил Серегина Вадим Иванов.
Все заулыбались. Однажды Серегин дремал на КП, прикрепив к унту уведомление: «Выше 2000 не будить», а его друг и ведомый
Витька Хлыбов, недавний студент художественного училища, нарисовал и прикрепил к тому же унту карикатуру: Сашка спит на
перине под стеганым одеялом, а над ним летит фриц-разведчик, напевая: «Спи, моя радость, усни, глазки скорее сомкни...»
Раздался резкий телефонный звонок, все замолчали, лейтенант, сидевший у аппарата, взял трубку. Еще разговаривая, он сделал
знак рукой Хлыбову. Витька, поднялся с нар. (Кому-то почему-то пришла в голову мысль, что Витьку и Сашу Серегина надо
разлучить в воздухе. Теперь он был ведомым лейтенанта.)
— Разведка в южном секторе,—пояснил лейтенант,обращаясь к своему ведомому.— Смотрим дороги, аэродром Жары фотографируем.—
Подойдя к двери, он обернулся к летчикам.— До скорой встречи, товарищи!
— Счастливого пути! — сказал Иванов, занимая местоу стола.
— Ни пуха, ни пера! — пожелал Серегин и помахал
уходящим рукой.
— Пошел к черту! — по традиции ответил Витька.
Они вышли из домика и, шурша ворохами сухих листьев, направились к капонирам, до которых было не больше двадцати шагов.
— После разведки сгоняем в Колосарь. Пройдем парураз бреющим и домой,— сказал лейтенант.
Витька кивнул в знак согласия. В Колосаре полк находился во время мгинской операции, там остались знакомые девчата.
Промчаться бреющим над крышами подруг считалось признаком галантности и хорошего тона.
Однако не Колосарь сидел сейчас в Витькиной голове. В отличие от прошлых довольно спокойных дней сегодня с утра из штаба
поступали тревожные вести: противник стягивает к южному сектору войска, усилилась активность его авиации. Летчики, уже
вылетавшие на задание, говорили, что в небе полно «фоккерни».
«Встречи не избежать»,— подумал Витька, застегивая карабин, стягивающий парашютные лямки. «Не избежать»,— снова подумал
он,забравшись в кабину, и закрыл фонарь.
Смуглый, черноволосый Хлыбов смахивал на испанца. Поэтому воображение часто рисовало ему самого себя при шпаге, в плаще и
шляпе с пером. Однако серые славянские глаза и вятский говор с обилием восклицательных и вопросительных интонаций явно не
соответствовали облику испанского гранда.
Витька отличался также необыкновенной живостью и непоседливостью. Он полагал, что мягкий кожаный шлем с поднятыми на лоб
очками и вспучинамя на месте наушников телефона, парашютные и привязные ремни, опоясывающие грудь поверх гимнастерки,
уравнивают его, во всяком случае внешне, с бывалыми асами. Отсутствие усиков и бачков, с которыми пришлось расстаться по
требованию начальства, он восполнял решительно сжатым ртом и нахмуренными бровями.
Вырулили на старт. Поднялся белый флаг стартера. Пошли на взлет.
Через несколько минут пересекли светлую полосу Волхова, серую ленту шоссе и колею железной дороги Чудо-во — Новгород.
Слева под крылом прошло Подберезье, справа — Мясной Бор. Оттуда обычно по каждому самолету били зенитки тяжелого калибра. На
этот раз пушки почему-то молчали. Витька решил, что причиной тому «фокке-вульфы», пролетавшие здесь пять минут назад после
фотографирования александровского аэродрома. Должно быть, немцы приняли советские истребители за свои — в воздухе Ла-5
выглядят почти так же, как «Фок-ке-Вульфы-190».
От Волхова повернули вправо, к магистрали Ленинград — Москва. Там, между Тосно и Любаныо, расположен аэродром Жары.
Стрелка высотомера показывала 2200.
Если бы Витька пролетал здесь в мирное время в качестве пассажира, то он, наверное, не трываясь от иллюминатора, любовался
бы суровой осенней красотой проплывающего внизу ландшафта — черными с желтизной лесами, блеклыми расплывами болот,
голубоватыми извилинами рек и речек. Сейчас же Витька скорее ощущал землю, чем видел. За землей наблюдал лейтенант, а
Витьке досталось небо. Вот он и крутил, крутил во все стороны головой. Упаси бог, оторваться от ведущего или прозевать атаку
«фоккеров»! Немцы имели скверную привычку вываливаться из облаков внезапно, как снег на голову. Чаще всего юнцы, вроде
Витьки, и становились жертвами их коварства.
Небо было высокое. В нем смешивались размывы голубого, белого и синего цветов. Слева проступала бледно-сиреневая полоска.
Вот туда-то и брызнул небесный живописец черной тушью. Черные точечки с поразительной быстротой принимали очертания
самолетов. Четыре «фокке-вульфа» летели в том же направлении, что и разведчики. Витька сразу узнал «фоккеров», хотя
встречался с ними впервые. Он запомнил их по силуэтам, которые сам же перерисовывал с таблиц для КП.
Витька включил тумблер радиостанции на передачу.
— Товарищ лейтенант, слева по курсу «фоккера»!
Он видел, что лейтенант оглянулся, но ответа не последовало, хотя Витька сразу переключил рацию на
прием.