"...На аэродроме появились крупные очаги пожаров — Тищенко уверенно делал свое дело. «Яки» пикировали, стреляли, снова пикировали. Зенитчики били непрестанно, вокруг разрывались снаряды, эфир заполнился командами. Иногда слышался голос «Дракона». Он всё видит, руководит боем. Появляются всё новые и новые немецкие истребители. В воздухе перекрещиваются огненные трассы, густо развешиваются клубы дыма. Кто-то опускается на парашюте... Наш! Но кто? По радио никто ничего не передавал.
— Я — «Дракон»,— слышится ровный голос генерала Савицкого,— задача выполнена, уходим домой.
Где он находился всё это время — трудно сказать. Но комкор всегда выбирает удобное для наблюдения место, в случае чего сам может броситься на истребители противника. И вообще, когда командир корпуса с нами, мы становимся опытнее, смелее, неуязвимее. Один его голос, абсолютно не знающий эмоций, успокаивает разгоряченных пилотов, заставляет действовать более продуманно, разумно, как учили на земле.
Я прошу Анкудинова прикрыть отход ударной группы. А мы с Сухоруковым должны сфотографировать аэродром с высоты 3000 метров. Но работать сейчас невозможно — несколько пар «мессеров» и «фокке-вульфов» крутятся над аэродромом, ищут отставшие от строя или подбитые советские самолеты, чтобы хоть как-то реабилитировать себя после неудачного воздушного боя. Разворачиваемся в сторону Тильзита, с набором высоты уходим на запад. Решаем зайти на фотографирование со стороны, откуда нас не ждут. Высота 5000 метров. Разворачиваемся на 180 градусов и со снижением идем прямо на Немокшты. Разгоняем скорость до 650 километров в час. Если на нас и нападут, то мы сможем драться до полного израсходования горючего. Ну, а там... Об этом не хочется думать. Все внимание — на фотографирование. В чем сложность выполнения такого задания? Нужно пройти над объектом на одной высоте, без крена, не меняя курса и желательно скорости. Тогда снимки получатся качественные: будет выдержан масштаб изображения, заснятые объекты ориентированы относительно сторон света — ведь курс прохода нам известен. Все это очень важно. Если же во время съемки маневрировать, менять режим полета, такие снимки, кроме огорчения и возмущения, у штабистов ничего не вызовут. Но идти с одним курсом опасно: зенитчики быстро по тебе пристреляются. Даже неопытный новичок может попасть в такую мишень.
Впереди — Немокшты. Высота — 2500 метров. При подходе к аэродрому включаю фотоаппарат. Иду строго по прямой. Надо выдержать всего тридцать секунд. Но что это за секунды! Любая может оказаться роко-вой. Жду разрывов. Вот и они. Высоту зенитчики угадали сразу. Опасно! Упреждения, правда, не определили. Скорость у нас очень большая, разрывы пока отстают. Но постепенно догоняют. Вот уже и впереди запрыгали огненные шары... Чувствую, как деревенеет всё тело в ожидании самого страшного. Впереди всё гуще и гуще рвутся снаряды, некоторые уже подкрадываются сбоку. Слышу, словно горохом, ударило по фюзеляжу. Осколки дистанционного снаряда. С напряжением смотрю на секундомер. Ещё восемь секунд! Никогда ещё время не тянулось так медленно... Каким-то образом успеваю оглянуться назад — где Николай? Не сбили его, как под Мелитополем Максимова? Но Сухоруков на месте, идёт чуть выше меня сзади, с глубоким креном. Значит, сбивает немцев с толку, маневрирует, насколько позволяет наш боевой порядок. Оставить строй он не может, рискует собой наравне с ведущим. Секундомер показывает, что осталось четыре секунды. И вдруг мой самолет вздрагивает так, что я ударяюсь о стекло фонаря выпуклым наушником шлемофона. Кажется, что движение прекратилось вообще. С тревогой двигаю ручкой управления, педалями — самолет управляем. В последний раз бросаю взгляд на часы. Всё! Можно маневрировать. Можно-то можно, но как поведёт себя машина? Куда попал снаряд? Быстро осматриваю плоскости. Так и есть. Левая плоскость почти вся оголилась, обшивки — как не бывало! Вижу лонжероны, нервюры, стрингеры... Одним словом, скелет крыла. Через него просматривается земля. Элерон поврежден незначительно. Пробую рули. Слушаются. Летим! Правда, тянет в одну сторону, накреняет, но это пустяки. Главное — дотянуть домой. Очень боялся пролетать линию фронта. Высоту набрать уже нельзя, маневр ограничен. Собьют еще у самого порога! Обидно будет. Но обошлось.
— Как с горючим? — спрашиваю Сухорукова.
У меня бензиномер уже 15 минут как стоит на нуле. Но его специально так настроили, чтобы был запас топлива минут на 15—20, если даже показания прибора — нуль. Летчики говорят, так спокойнее — всё ещё есть надежда. И действительно, на приборе — нуль, а я лечу себе, хоть бы хны. «На честном слове и на одном крыле», как пели в войну английские летчики. Вот уж точно!
Сухоруков отвечает, что все нормально. Пытаюсь несколько увеличить высоту. Не получается. Ладно, дотянем и так. И вот перед нами — аэродром. Даже не верится. Садимся, естественно, с прямой, не до «коробочки». Николай прикрывает мою посадку, затем приземляется сам. Я еще не вылез из кабины, а к самолету уже подбежал начальник разведки полка. Быстро вынули из фотоаппарата кассету с пленкой, и он помчался в штаб. Правда, оглянулся на оголенное крыло «яка», покачал головой..."
(с)[Фёдоров И. В. "В небе оставили след"]
Сообщение от S.D.BW-239
Ответить с цитированием