"...Мы взлетели, набрали 4000 метров. И тут слева впереди увидели четыре «фокке-вульфа», которые шли параллельно нашему курсу. Нам сейчас не до них, поэтому уходим вверх и в сторону, чтобы не обнаружи-ли и не передали по радио на землю. Удалось. До района разведки добрались благополучно. Теперь нужно изучить воздушную обстановку над Немокштами и принять грамотное решение на фотографирование. Идем в горизонтальном полете, осматриваемся. Аэродром вижу хорошо... А вот и они! Четыре «фоккера» пересекают наш курс справа налево. Решение приходит сразу (такой вариант на земле прорабатывали): атаковать их, заставить уйти вверх (не станут же они на виду у своего аэродрома удирать от пары советских истребителей вниз!), а затем, нырнув под неприятельский строй, с большой скоростью спикировать на аэродром, пройти над ним и заснять.
— «Сто первый»,— говорю Сухорукову,— ниже справа — «фоккеры». Атакуем!
Разгоняем скорость. Вражеская четверка идет в правом пеленге, по всему видно, нас пока не заметила. Сближаемся быстро, даже появляется шанс сбить одного-двух! Ну что ж, это основному заданию не помешает — напротив. Немецкие летчики замечают, наконец, что у них в хвосте «яки», панически взмывают влево вверх. Но уже поздно — с дистанции 70—100 метров открываю огонь, и «фокке-вульф», объятый пламенем, неуклюже вращаясь в перевернутом штопоре, падает вниз. Чуть отворачиваю вправо и, продолжая пикировать, иду на аэродром. Только бы не помешали истребители! Только бы... И вдруг слышу тревожный возглас Сухорукова:
— «Сотый», справа атакуют «фоккеры»!
Прекращаю снижение, резко бросаю самолет вправо. Понимаю: если уж Коля Сухоруков взволнован, дело плохо. Так и есть. На него сверху сзади насели четыре «фоккера», и дистанция сокращается с каждой секундой. Сейчас случится самое страшное, непоправимое... Вижу — самолет Николая вспухает, окутывается то ли дымом, то ли пылью, такое впечатление, словно его надули и он, не выдержав, лопнул. Какие-то куски материи, фанеры полетели вниз. Четыре «фокке-вульфа», сверкнув лакированными боками, выходят из атаки левым боевым разворотом. Все ясно — сквозь самолет Сухорукова прошла плотная очередь «эрликона».
— Коля, как ты?!
— Подбит,— вздыхает Николай, понимая, что этим дело не кончится, что нас будут атаковать снова и снова и не оставят в покое до тех пор, пока не уничтожат. Ведь атаковала четверка, значит над аэродромом было восемь самолетов. А могут поднять еще...
— Держаться можешь? Проверь управление.
Вижу, как Сухорукое осторожно качает «як» с крыла на крыло, затем шевелит рулями высоты и поворота.
— Вроде работает.
— Выходи вперед, бери курс на аэродром, я прикрою.
— А фотографирование?
— Какое еще фотографирование?! — кричу я. Неужто не понимает, что, оставь я его на минуту одного, все будет тут же кончено... Их семь штук крутятся вокруг нас, выжидая удобного момента. Сухоруков выходит вперед. Но что я вижу! На его самолете почти не осталось обшивки. Как только в воздухе держится?! Решаю не говорить ему об этом — плоскости он и сам видит, а назад, на фюзеляж, может, не станет оглядываться, не то — душа замрет... Нарочито бодро говорю:
— Коля, осматривай переднюю полусферу, а я — заднюю, идем домой. Снижайся. Неман держи по правому борту.
А сам как повернулся лицом назад, так и лечу — жду атаки. И вот они! Заходят сзади сверху. Четыре. Всё! Сопровождение Сухорукова придется прервать, иначе нам обоим крышка. Принимаю бой!
— Коля, снижайся до бреющего, иди на точку. Счастливо тебе, друг... И спасибо за все!
Почему-то вырвались именно эти прощальные слова... До сих пор корю себя за слабость, за потерю веры в благополучный исход поединка. Но что было, то было — сам не знаю, почему сказал так.
Умышленно задержался с разворотом, чтобы Николай ушел от меня как можно дальше, и резко развернул «як» навстречу врагу. У меня 37-миллиметровая пушка, я могу открыть эффективный огонь раньше, чем «фокке-вульфы», и это обязательно надо использовать, а там по ходу боя будет видно, что делать дальше. Идем в лобовую. Впереди внизу ярко светит заходящее солнце, четыре вражеские машины несутся мне навстречу почти фронтом, но ближайшую все же выделяю. Доворачиваю самолет и, экономя снаряды (бой еще впереди!), даю короткую очередь. Ага! «Фоккеры», не открывая огня, взмывают вверх, разворачиваются для новой атаки. Но мне ни к чему доставлять им удовольствие расправиться с советским разведчиком. Пикирую в направлении аэродрома, и в голове созревает дерзкий план — пройти над ним на бреющем, разведать хотя бы визуально. Это было бы здорово — все же обхитрить их и выполнить главную задачу, которая, несмотря ни на что, не выходит из головы. Увы, моим честолюбивым замыслам не суждено было сбыться, хотя я и увидел аэродром и даже взлетающую с него пару истребителей. В хвосте у меня совершенно неожиданно оказалась еще одна четверка «фокке-вульфов». Откуда? Ведь их оставалось семь. Трой-ка, вижу, пошла на посадку, должно быть, кончилось горючее, четверка, по которой я стрелял, не могла настигнуть меня: ей надо еще развернуться... Значит, в воздухе третье звено? Ничего себе! И еще пара взлетает. Надо уходить. Но как? Их здесь полнеба, а я один. Выждав нужный момент, повторяю против атакующей четверки «кошачий» выпад: резко заворачиваюсь в лоб и «ощетиниваюсь» — открываю огонь. Очередь выпустил совсем коротенькую, из двух снарядов (экономлю!), однако снова помогло—и эта четверка взмыла вверх: все же боятся они нашей «тридцатьсемерки!» Непрестанно кручу головой, осматриваюсь загнанным зверем, готовый броситься на каждого, кто посмеет приблизиться. Но как долго это может продолжаться? Со снижением пытаюсь оторваться от преследователей. Впереди — солнце, а мне надо — от него. Куда развернуться? Влево? Там, чуть выше,— четверка. Справа — тоже. Похоже, все?.. И что еще придумали — атакуют растянутым по фронту строем: куда ни развернись — нарвешься на огонь. Единственный выход вижу в полете на малой высоте. Тут мой «як» превосходит ФВ-190 по всем параметрам. Бросаю самолет вниз, четверка увязывается следом. На пикировании могут догнать... Вывожу, закручиваю крутую спираль, все время уменьшая радиус,— тут я могу и в хвост кому-нибудь зайти! Было бы здорово — свалить еще одного, но не дают, атакуют со всех сторон, неуверенно, правда, видно, на малых высотах не привыкли драться, но лезут отовсюду. И снарядов не жалеют. Огненные трассы все время мелькают перед глазами. Кручусь, как могу, иногда даже удается пугнуть то одного, то другого огнем, но силы слиш-ком неравные — близко не дают подойти. Тут уж не до стрельбы с точным прицеливанием, тут другая задача — как бы переместиться поближе к нашей территории, ведь скоро топливные баки опустеют, и тогда мой славный пилотажный «як» сразу потеряет все свои преимущества...
Постепенно спускаюсь ниже. Где точно нахожусь — не знаю, что подо мной — не ведаю; единственное, что хорошо помню,— я за линией фронта. И лететь мне — от солнца: наши там. На приборы некогда взгля-нуть. Компас сейчас ничего не покажет: от сильного вращения самолета вокруг всех трех осей картушка раскрутилась, забилась в угол, перекосилась, так что на ее успокоение нужна целая минута времени, а для меня сейчас минута — целая вечность. Внизу — лес, поляны, просеки. Одна вытянулась прямо по курсу. Ныряю в этот узенький желобок и иду ниже верхушек деревьев. Хоть сбоку меня не возьмут. Но тут доходит: могут расстрелять сверху — по прямой лететь опасно, им легче целиться. Выскакиваю из своего «укрытия»; мне навстречу поднимается завеса из трассирующих снарядов и пуль. Бьют зенитчики. Бросаю взгляд на землю — аэродром! Немокшты!!! Вот, оказывается, куда меня загнали. У меня совершенно не было возможности вести ориентировку — все время уходил из-под атак, сморгнуть было некогда...
С аэродрома взлетают два истребителя, вижу два веретена пыли и на остриях этих гигантских веретен — «фоккеры». В добрые времена я не упустил бы такого прекрасного случая — догнать взлетевшие самолеты и легко сбить ведомого, а то и ведущего. Но сейчас не до этого. В последний раз бросаю взгляд на стоянки самолетов - хоть бы что-нибудь запомнить - и, прижавшись к самой земле, разворачиваюсь на восток. Нужно спешить. Топливо на исходе. Бензиномер показывает
нуль. А когда именно стрелка уперлась в черту — не знаю. Чувствую, как спина в который раз покрывается холодной влагой. Еще не хватало упасть тут...
Ответить с цитированием
Сообщение от Pashkovsky
Воспоминания ветеранов 812 ИАП во вложениях
