Дело капитана Ульмана

[aeropunk]

1. А ничего что результатом боевой работы великого гуманиста было убийство людей?



2. Это не про мораль. Это про то, что даже Ад надо еще заслужить.

1. Это опять таки вопрос нравственности. Нужно понять нравственное отличие солдата от палача. Прежде всего мне нужно это понять. Я не готов обсуждать солдат. Можно найти сколько угодно много различных неоднозначных невыдуманных ситуаций. К этому меня и пытались подтолкнуть мои оппоненты на протяжении всей темы, но я не буду этого делать. Поступок же Ульмана для меня очевиден и однозначен, здесь у меня нет никаких сомнений. Он - палач.

2. Вот если рассуждать с точки зрения православной религии, которая на самом деле является основой нашей нравственности, то это не так. Ад заслуживать не нужно, он и так уже обеспечен каждому.

[Lemon Lime]

Поступок же Ульмана для меня очевиден и однозначен, здесь у меня нет никаких сомнений. Он - палач.

А те, кто Хоттаба травил или Басаева взрывал - они палачи или нет?

[aeropunk]

А те, кто Хоттаба травил или Басаева взрывал - они палачи или нет?

Про письмо ничего не знаю. Те, кто взрывал Басаева, солдаты, честь им и хвала.

[Lemon Lime]

Те, кто взрывал Басаева, солдаты, честь им и хвала.

Тогда дальше - если бы те мирные жители оказались не оными, а на самом деле бандитами - был бы Ульман палачом?

[aeropunk]

Тогда дальше - если бы те мирные жители оказались не оными, а на самом деле бандитами - был бы Ульман палачом?

Да.

Да, если они в тот момент были ранены или пленены.

Солдат вражеской армии или бандит может быть ранен, но продолжать сражаться или творить злодеяния. Тогда его можно убить.

Раненый тот, кто уже даже не помышляет ни о чем другом, кроме как о своем страдании. Это обычно видно, потому что при этом с человеком происходит психологическая метаморфоза - защитная реакция организма. Бехтерева называет эту защитную реакцию матрицей устойчивого патологического состояния.

Пленный - тот, кто уже сложил или лишен оружия и не оказывает сопротивления.

Я опять чувствую, что меня подводят к зыбкой границе между солдатом и палачом. Я повторяю, что даже близко не подойду к этой границе. Для меня очевидно, что такая граница существует.

Я лучше о другом скажу. О суждении.

Я не сужу Ульмана-человека во всей полноте его жизни. Не имею на это морального права. С моей точки зрения, это право принадлежит только Богу. И я ни в коем не считаю, что я хоть в чем-то лучше Ульмана. Что бы он не совершил, я ничем не лучше его.

Я и сам не безгрешен. Я не совершал тяжких грехов, на моих руках нет крови. Но я имею весьма увесистый ворох мелких, а главное нераскаянных грехов.

Но это совершенно не значит, что на злодеяния нужно закрывать глаза. Я сужу и оцениваю ситуацию и роль человека в этой ситуации. На это мы не только имеем право, но и обязаны делать это. Это нужно прежде всего нам, для формирования нашей нравственности, для обсуждения этого с другими людьми. Также наше мнение может помочь самому человеку осознать свой поступок и таким образом найти путь к раскаянию, что и есть на самом деле самое главное. Но судить самого человека мы не в праве.

Я пишу это к тому, что заранее предвижу вопрос о солдате, совершившем сначала жертвенный подвиг, а затем тяжкий грех. В этом случае мы можем только судить и оценивать его роль в каждой конкретной ситуации (с уже указанными целями - собственное воспитание и помощь в раскаянии), но никак не для самовозвышения или уничижения человека.

Вот так и прошу воспринимать то, что я написал и пишу.

[ivan_sch]

1. Это опять таки вопрос нравственности. Нужно понять нравственное отличие солдата от палача. Прежде всего мне нужно это понять. Я не готов обсуждать солдат. Можно найти сколько угодно много различных неоднозначных невыдуманных ситуаций. К этому меня и пытались подтолкнуть мои оппоненты на протяжении всей темы, но я не буду этого делать. Поступок же Ульмана для меня очевиден и однозначен, здесь у меня нет никаких сомнений. Он - палач.

Религию я опустил. А по отквоченому - любой солдат любой армии по большому счету палач. Ибо для него кто-то враг, а для других - любимый муж и семьянин. В одной забавной фантастике есть такой момент:

Стэн нарочито не замечал реакции лейтенанта, надеясь, что тот сумет взять себя в руки. Стэн ошибался.

– Капитан! – вскакивая, воскликнул Стикка. – Я не Убийца!..

– Лейтенант Стикка! – Стэн тоже вскочил из-за стола. – Смирно! Я хочу, чтобы вы разули уши и заткнули пасть!.. Да, лейтенант, вы именно убийца. Это ваша работа – убивать вражеских солдат. Убивать всеми доступными вам способами. А это значит, что если кто-нибудь изобретет машину времени, вы будете душить врага в колыбели! Кто, по-вашему, сидит в сбиваемых вами кораблях? Роботы?

– Там все иначе.

– Лейтенант, я, кажется, приказал вам молчать! Какого черта?! Мы что, должны ждать, пока все эти войска погрузятся в свои транспорты, и только тогда размазать их по космосу? Так вам кажется благороднее? Или, может, будем тянуть, пока они не высадятся здесь, на Кавите? Ваш род, лейтенант, похоже, слишком долго не снимал розовых очков. Вам давно стоило бы понять: если бы не война, солдат расстреливали бы за умышленное убийство. Это все. Выполняйте приказ. Я хочу, чтобы через сорок стандартных часов вы уже были в космосе.

– Разрешите сказать пару слов, сэр?

– Нет! Свободны, лейтенант!

[aeropunk]

Религию я опустил. А по отквоченому - любой солдат любой армии по большому счету палач. Ибо для него кто-то враг, а для других - любимый муж и семьянин. В одной забавной фантастике есть такой момент:

Приводить литературные произведения можно до бесконечности. Мне, например, до слез нравится вот это.

Роберт Бернс

ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛДАТА

Умолк тяжелый гром войны,
И мир сияет снова.
Отцов ребята лишены,
И горько плачут вдовы.

Я шел домой, в свой край родной,
Шатер покинув братский.
И в старом ранце за спиной
Был весь мой скарб солдатский.

Шагал я с легким багажом,
Счастливый и свободный.
Не отягчил я грабежом
Своей сумы походной.

Шагал я бодро в ранний час,
Задумавшись о милой,
О той улыбке синих глаз,
Что мне во тьме светила.

Вот наша тихая река
И мельница в тумане.
Здесь, под кустами ивняка,
Я объяснился Анне.

Вот я взошел на склон холма,
Мне с юных лет знакомый, -
И предо мной она сама
Стоит у двери дома.

С ресниц смахнул я капли слез,
И, голос изменяя,
Я задал девушке вопрос,
Какой, - и сам не знаю.

Потом сказал я: - Ты светлей,
Чем этот день погожий.
И тот счастливей всех людей,
Кто всех тебе дороже!

Хоть у меня карман пустой
И сумка пустовата.
Но не возьмешь ли на постой
Усталого солдата?

На миг ее прекрасный взгляд
Был грустью отуманен.
- Мой милый тоже был солдат.
Что с ним? Убит иль ранен?..

Он не вернулся, но о нем
Храню я память свято,
И навсегда открыт мой дом
Для честного солдата!

И вдруг, узнав мои черты
Под слоем серой пыли,
Она спросила: - Это ты?
Потом сказала: - Вилли!..

- Да это я, моя любовь,
А ты - моя награда
За честно пролитую кровь,
И лучшей мне не надо.

Тебя, мой друг, придя с войны,
Нашел я неизменной.
Пускай с тобою мы бедны,
Но ты - мой клад бесценный!

Она сказала: - Нет, вдвоем
Мы заживем на славу.
Мне дед оставил сад и дом,
Они твои по праву!

...Купец плывет по лону вод
За прибылью богатой.
Обильной жатвы фермер ждет,
Но честь - удел солдата.

И пусть солдат всегда найдет
У вас приют в дороге.
Страны родимой он оплот
В часы ее тревоги.